Арестовывали обычно ночью. Грубая рука на твоем плече вырывала тебя из сна, фонари светили прямо в лицо, постель окружали люди с жесткими лицами. Суда в подавляющем большинстве случаев не было, сообщений об арестах – тоже. Люди просто исчезали, и всегда ночью. Имя твое вычеркивалось из любых списков, как и всякое упоминание о тебе, обо всем, что ты делал… Сначала отрицался сам факт твоего существования, а потом тебя забывали полностью, отменяли, аннигилировали: ИСПАРИЛСЯ – обычно говорили о таких людях. На мгновение он поддался истерике. И начал писать неопрятной скорописью:
Слегка стыдясь себя самого, Уинстон откинулся на спинку сиденья, положил перо – и в следующее мгновение вздрогнул: в дверь постучали.
Уже! Он притих, словно мышка, в тщетной надежде на то, что стучавший удовлетворится единственной попыткой и уйдет. Но нет, стук повторился.
Затягивать время хуже всего. Сердце его колотилось как барабан, но лицо оставалось спокойным – возможно, благодаря привычке. Поднявшись на ноги, Уинстон тяжелыми шагами побрел к двери.
Глава 2
Только взявшись за дверную ручку, Уинстон сообразил, что оставил дневник на столе открытым… открытым на странице, исписанной лозунгами «ДОЛОЙ БОЛЬШОГО БРАТА» такими крупными буквами, какие без труда можно было прочесть с другого конца комнаты. Но, даже невзирая на панику, он подумал, что не хочет испятнать молочно-белую бумагу, захлопнув книжку с еще непросохшими чернилами.
Затаив дыхание, Уинстон открыл дверь, и теплая волна облегчения немедленно накрыла его. Снаружи стояла унылая, бесцветная женщина, морщинистая и непричесанная.
– Ой, товарищ, – начала она скучным подвизгивающим голосом, – так я и думала, что ты уже пришел. Ты не можешь заглянуть к нам и прочистить кухонный слив? Опять засорился и…
Это была миссис Парсонс, жена соседа с его этажа. Слово «миссис» Партией не одобрялось – предполагалось, что всех следует называть словом «товарищ» – однако к некоторым дамам такое обращение применялось инстинктивно. Женщине было около тридцати, но выглядела она много старше. Возникало такое впечатление, будто пыль въелась даже в морщины на ее лице. Уинстон последовал за соседкой по коридору. Такого рода просьбы были для него почти ежедневной досадной повинностью.
Дома ЖК «Победа» уже давно состарился; построенные, кажется, еще в 1930 году или около того, теперь они медленно разрушались. Штукатурка постоянно осыпалась со стен и потолков, трубы лопались при самом легком морозце, крыши протекали при любом незначительном снегопаде, отопление работало вполсилы, если его не отключали совсем из экономии. Ремонт, за исключением тех ситуаций, когда его можно было сделать самостоятельно, осуществлялся с разрешения каких-то далеких комитетов, которые могли затянуть на два года даже замену лопнувшего оконного стекла.
– Конечно, я беспокою вас только потому, что Тома нет дома, – расплывчато объяснила миссис Парсонс. Семейство ее занимало квартиру чуть большую, чем жилье Уинстона. Все в ней казалось истрепанным, раздавленным, словно бы здесь совсем недавно побывало дикое животное. Игровые принадлежности – хоккейные клюшки, боксерские перчатки, порванный футбольный мяч, пара вывернутых наизнанку пропотевших шорт – образовывали на полу кучу, стол был загроможден грязными тарелками и сборниками задач и упражнений.
Стены украшали алые знамена Отроческой лиги и организации Юных шпионеров, a также полноразмерный портрет Большого Брата. Здесь тоже пахло вареной капустой, как, впрочем, и во всем здании, но к кислой вони примешивался еще и острый запашок пота, который, как нетрудно было понять, принадлежал лицу, отсутствовавшему в квартире в данный момент. В соседней комнате некто, вооруженный расческой и листком туалетной бумаги, пытался попасть в такт воинственной мелодии, все еще звучавшей с телескана.
– Это дети, – пояснила миссис Парсонс, бросая опасливый взгляд на дверь. – Они сегодня не выходили на улицу. И конечно…
У нее была привычка обрывать предложения на середине. Кухонная раковина почти до края была полна зеленоватой грязной воды, от которой больше обычного разило капустой. Уинстон наклонился и принялся обследовать слив. Его тошнило от необходимости делать это голыми руками, да еще и нагнувшись – от этого он всегда начинал кашлять. Миссис Парсонс беспомощно смотрела на него.
– Вот будь Том дома, он исправил бы все в одно мгновение. Он любит делать всякое такое. У него руки растут откуда надо, у Тома-то.