1984. Дни в Бирме

МИССИС МАКЭЛЛИГОТ: Мы с Майклом как-то раз в свинарнике кемарили. Тока сунулис, а он: «Пресвятая дева! — Майкл, то есть. — Тут свинья!» «И хуй бы с ней! — грю. — Теплей будет». Так шо мы залезли, а там старая свинуха на боку храпит, шо твой трахтор. Я ей под бок подлезла, обхватила руками, и всю ночь она меня грела. Бывало и похуже.

ГЛУХАРЬ [напевает]: Ты ж моя залупа…

ЧАРЛИ: Вот, завел Глухарь шарманку. Говорит, само что-то внутрях жужжит.

БАТЯ: Када я был мальцом, у нас другая жисть была, не на хлебе с марарином да чае, и всяком таком мусоре. Мы тада пузо набивали, будь заров. И ‘овядина была. И хровяная колбаса. И хлецки свиные. И свинячьи ‘оловы. Кормили, шо бойцовых петухов, на рыжик в день. А терь ‘от полвека уж бродяжу. Картоху рою, ‘орох собираю, яхнят таскаю, репу щиплю — все, шо можно. И сплю в сырой соломе. И хучь бы раз в ‘оду наестся досыта. Ну шо ж! [Скрывается в недрах пальто.]

МИССИС МАКЭЛЛИГОТ: А каков смелчак был, Майкл-то. Везде залезет. Скока раз, бывало, залазим в пустой дом и кемарим на лутших кроватях. «У людей-то ест дома, — говорил. — Чем мы-то хуже!»

РЫЖИЙ [напевает]: Я тан-цую, но слезы в гла-зах…

МИСТЕР ТОЛЛБОЙС [сам себе]: Absumet haeres Caecuba dignior![220] Подумать только, что в тот вечер, когда она родила, у меня в погребе была двадцать одна бутылка «Кло Сен-Жак» 1911 года, а я отбыл в Лондон первым рейсом!..

МИССИС УЭЙН: А какие нам венки прислали, как матушка померла — ну, не поверите! До того большущие…

МИССИС БЕНДИГО: Была б я снова молодой, вышла бы за богатого черта.

РЫЖИЙ [напевает]: Я тан-цую, но слезы в гла-зах… Ведь не ты у меня в рука-а-ах!

ПРОНЫРА ВАТСОН: Кто-то из вас, верно, думает, у вас хватает, о чем пожалиться, а? Что тогда про меня, горемыку, сказать? Вас-то небось не сажали в каталажку, когда вам было восемнадцать?

ЖИД: Ох, Хо-о-оспади!

ЧАРЛИ: Рыжий, ты поешь не лучше клятого кота с несварением желудка. Ты вот меня послушай. Дам тебе урок. [Поет]: Иисусе, возЛЮБЛЮ тебя душой…

МИСТЕР ТОЛЛБОЙС [сам себе]: Et ego in[221] «Крокфорд»… С епископами и архиепископами, и со всей небесной братией…

ПРОНЫРА ВАТСОН: Знаете, как я первоходом стал? Родная сестрица сдала — да, родная, млядь, сестрица! Если есть на свете гадина, это она самая. Вышла за религиозного маньяка — до того, млять, религиозного, что наплодил с ней пятнадцать детей — он-то и настроил ее сдать меня. Но я с ними рассчитался, еще как. Первым делом, как на волю вышел, купил кувалду — и домой к сестрице, и раздолбал ей в щепки пианину. «Вот! — говорю. — Будешь знать, как меня сдавать! Кобыла ты стукаческая!» — говорю.

ДОРОТИ: Какой холод, какой холод! Я ступней совсем не чую.

МИССИС МАКЭЛЛИГОТ: Чай паршивый ненадолго согревает, а? Я сама порядком озябла.

МИСТЕР ТОЛЛБОЙС [сам себе]: Моя художественная самодеятельность! Мои благотворительные базары и карнавальные танцы в защиту зеленой зоны, мои лекции в «Союзе матерей»… миссионерская работа в Западном Китае, проекционный фонарь с четырнадцатью слайдами! Мой крикетный клуб, только для трезвенников, мои подготовительные классы конфирмации… ежемесячные лекции о благочестии в приходском зале… мои бойскаутские оргии! «Волчата» поднимают «великий вой»[222]. Советы по домоводству для приходского журнала: «Поршни от старых авторучек еще послужат клизмами для канареек…»

ЧАРЛИ [поет]: Иисусе, возЛЮБЛЮ тебя душой…

РЫЖИЙ: ‘Он легавый, млять, идет! Давайте, вставайте с земли.

[Из недр пальто возникает Батя.]

ПОЛИСМЕН [расталкивает спящих на соседней скамейке]: Ну-ка не спать, не спать! Давайте, вставайте! Хотите спать, домой идите. Здесь вам не ночлежка. Поднимайтесь! [И т. д. и т. п.]

МИССИС БЕНДИГО: Тот самый настырный педрила, в начальники лезет. Лишь бы все по его, а ты хучь не дыши.

ЧАРЛИ [поет]: Иисусе, возлюблю тебя душой, ПРИпаду к твоей груди…

ПОЛИСМЕН: А ну-ка, ты! Здесь что, по-твоему? Баптистская молельня? [Жиду] Вставай и смотри у меня!

ЧАРЛИ: Ничего не могу поделать, сержант. Такая моя натура певучая. Само выходит.

ПОЛИСМЕН [встряхивает миссис Бендиго]: Не спи, мамаша, не спи!

МИССИС БЕНДИГО: Мамаша? Мамаша, значит? Ну, если я мамаша, ты, слава богу, не мой, млять, сынок! И еще по секретику, констебль. Када мне захочется, шобы меня за холку облапили, обойдусь без тебя. Найду кого погорячее.

ПОЛИСМЕН: Ишь ты, ишь ты! Можно и без грубостей. Нам приказы надо выполнять. [Удаляется величавой поступью.]

ХРЮНДЕЛЬ [sotto voce[223]]: Пошел на хуй, сучий потрох!

ЧАРЛИ [поет]: Пока волны крутые шумят, пока буря ярится вовсю! [Обычным голосом] Последние два года в «Дартмуре»[224] был басом в хоре, так-то.

МИССИС БЕНДИГО: Видали, млять, мамаша! [Кричит вслед полисмену] Эй! Ты бы лучше, млять, домушниками занимался, а не приставал к почтенной замужней женщине.

РЫЖИЙ: Кемарим дальше. Отвалил легавый.

[Батя скрывается в недрах пальто.]

ПРОНЫРА ВАТСОН: Ну и как там щас, в «Дартмуре»? Дают там джем?