1984 (коленкоровая тетрадь)

— Ах, ты дурья голова! США ― тебе это не Союз? У нас там была плановая экономика, а здесь плановая демократия, а еще такая же ― свобода. Делай, что хочешь. Но знай за тобой непременно придут, правда, в том случае если ты вдруг нарушишь закон. А сейчас, не смей лениться, давай, наливай, ― и подставил рюмку. ― Я сейчас не в себе и пока не накачаюсь, под завязку, буду раздражаться, ― сказал Михаил и надолго умолк. Когда они выпили раз и еще раз, тут же оживился и продолжил:

— Ну, ладно я с тобой, можно сказать, договорился, ну, а как нам быть со своими женами: Марией и Натальей? Они ведь непросто женщины ― сестры. Это о чем-то говорит. Что если сплотятся и ударят по нам ― «артиллерией». Что им наши пистолетики ― те, что в штанах ― все это фигня. Нам ведь с ними нужно будет непременно развестись. Они, что ради этого ехали в штаты?

— Стой, стой, стой! ― закричал, перебивая Олег: ― А зачем нам решать все за них, вот придут тогда мы и спросим, точнее ты спросишь, а сейчас для подвижности языка нам нужно достичь определенной кондиции. Выпили мы недостаточно, ― и деверь в ожидании жен тут же схватил за горлышко со стола бутылку и принялся снова торопливо разливать по рюмкам. Благо время у них еще было.

В самый разгар пьянки дверь неожиданно распахнулась, ― хозяин квартиры все-таки забыл и не вытащил из замочной скважины ключ, ― на пороге появилась Наталья с Марией, а еще и с детьми: Ефимом и Женей. Они неожиданно все вместе встретились у дома и решили зайти.

Женщины тут же принялись ругать своих мужиков ― «есть поедом», за устроенный кавардак. Их было не остановить, но Михаилу удалось, он буквально прокричал дамам, что выпивка эта не случайная, ― предстоит трудный разговор и детей лучше убрать от греха подальше.

Мария Хазарская, лишь мельком взглянув на мужа, тут же его поняла, взяв за руки Ефима и Женю, она потащила их к себе на квартиру; дети немаленькие, могут и сами некоторое время побыть дома. Заняться им будет чем: у каждого из них есть телефон с подключенным Интернетом, скучать не придется.

Палкин, еще до появления женщин, открестился, и все объяснения, связанные с гей-свадьбой взвалил на Хазарского. Он, глядя на него по-еврейски чистыми — значит, невинными глазами, выразился просто:

— Ты у нас самый умный, учился ни где-нибудь ― в МГУ, а еще на хорошем счету у Клин Гейтца. Я с ним не разговаривал, ты был у него в кабинете, оттого тебе следует все рассказать нашим половинкам.

Женское любопытство не в состоянии долго ждать. Наталья минут пять сидела без движения, а затем, не выдержав принялась напирать вначале на Олега, а затем и на Михаила, но тот был кремень и не проронил, ни слова. Неизвестно, что было бы? Как долго мог сопротивляться Хазарский. Его спасла внезапно появившаяся Мария. Ей много времени не потребовалось, хватило десяти-пятнадцати минут: и вот она, толкнув дверь, тут же еще с порога закричала:

— Я уже здесь! Я уже здесь! Так, в чем дело? Не тяните, я прямо сгораю от любопытства.

Михаил, увидев жену, предложил ей сесть, чтобы она не упала от услышанного, и принялся объяснять:

— У нас на работе возникла неразрешимая проблема. Мы, конечно, можем на все плюнуть и растереть. Я и Олег уйдем из редакции и постараемся найти что-то менее опасное. Но, зарплат тогда, хороших зарплат, ― повторил Хазарский, ― мы в одночасье лишимся. Какое-то время нам придется может быть даже пожить на пособия. Не знаю, как быстро нас возьмут где-либо на работу после неудавшегося сотрудничества с Клин Гейтцем, ― он почесал за ухом и продолжил: ― молва, она такая штука, даже здесь в США. Возможно, мне и Олегу придется сменить вид деятельности, а также найти другое место жительство. А это значит, детям нужно будет уйти со школы, не закончив учебный год, а еще попытаться влиться в новые коллективы. Это сделать в чужой стране очень тяжело, ― и он поник головой, как-ни-как, в школе маленький Миша, лет несколько, ходил в театральный кружок и на сцене в актовом зале неплохо играл Пьеро в спектакле «Золотой ключик» и всяких других слюнявых персонажей, оттого знал, что нужно сделать, чтобы вывести из равновесия слабый пол.

Это ему удалось. Первой не выдержала его жена и, подхватившись со стула, громко выкрикнула:

— Да что такое? Я тебя не понимаю. Не томи, говори напрямую! ― Она уже привыкла к большим деньгам и с ними расставаться ни в какую не хотела. Да и зачем в одночасье лишаться хорошего?

Их семьи стали неплохо одеваться, полюбили исключительно кошерную кухню, и могли скушать где-нибудь в ресторане грудку курочки, гусика, что-то из индейки, а еще им нравилась красная рыба: семга, форель, а из белых пород ― сибас и еще дорадо. Могли позволить. Заставить этих евреев съесть, что-то другое было невозможно, даже с картошкой фри, которая им вдруг здесь в США пришлась по вкусу. Например, подсунутый в гостях у дяди Изи ― отца жены, на тарелку отборный кусочек минтая или же хека ― мог пролежать довольно долго и остаться нетронутым.