– Против Ельцина сплотились тогда люди, владевшие отсталыми политтехнологиями. Лигачев, например. Ельцинский демарш он принял за чистую монету и в результате только добавил ему имиджа. А имидж Ельцина был классическим для той поры: человек против системы, против номенклатуры. Кстати, я бы не сказал, что Ельцин талантливо отрабатывал свою роль. Ельцин по своему типу – это ведь квинтэссенция номенклатуры в ее уже деградирующей стадии. Коррумпированной номенклатуры. Но не в буквальном смысле, а в плане идейном. Эта номенклатура уже была циничной. Тем не менее народ поверил в Ельцина, как в героя, борющегося с номенклатурным драконом. Хотя, казалось бы, что может быть глупее и наивнее такой веры? Но…
– Феномен Ельцина – это ведь еще его антигорбачевство… Быть может, в этом разгадка?
– Конечно! Горбачеву удалось создать восторженное отношение лишь к первой стадии перестройки. При этом всколыхнуть скорее воображение людей, чем их разум. Но к 1987 году многим стало понятно, что такая перестройка заведет страну в яму. Первыми особенно ясно это поняли специалисты в разных областях народного хозяйства. Академик Легасов, член правительственной комиссии по расследованию причин чернобыльской аварии, считал, например, что такие вещи, как Чернобыль, станут регулярно повторяться в разных вариантах на территории СССР. Кроме того, он утверждал, что возникнет странная иррациональность людей в отношении таких катастроф. Свое мнение Легасов регулярно докладывал Горбачеву и Рыжкову (в то время председатель Совета Министров СССР
– Вероятно, далеко не все тогда были настолько одурманены Горбачевым, чтобы быть готовыми обмануться Ельциным?
– Не все, но к 1988 году цензура на антиперестроечные материалы в СМИ была очень жесткой. Никакой критики демократических реформ не допускалось. В 1988 году академик Николай Амосов опубликовал в «Литературной газете» свой манифест, в котором пропагандировал безработицу и разделение людей на слабых и сильных, вплоть до психофизиологического исследования всего населения СССР. По его мнению, в личном деле каждого человека должен был стоять штамп: «слабый» или «сильный», для того, чтобы к власти допускались только сильные. Я написал по поводу этого манифеста очень корректную статью-ответ. И стал ходить по редакциям к своим же друзьям с просьбой опубликовать этот текст. Все говорили, что статья хорошая, надо печатать, но никто так и не напечатал. То есть к этому времени, когда уже выдвигалась доктрина реформ, возможности для полемики не было никакой. А это и есть одно из условий для манипуляции сознанием народа. Для того, чтобы в нем наступило очарование переменами. Долго, конечно, так продолжаться не могло, но и этого времени оказалось достаточно, чтобы случилось то, о чем мы теперь прекрасно знаем.
– Советская творческая элита – по вашим словам, форпост раннего ельцинизма – занималась манипулированием подсознательно?
– Нет, это был ее духовный выбор. К этому времени для многих представителей нашей элиты Советская власть была уже в тягость. Те, кто проникся ощущением собственной элитарности, считали советский строй кондовым, крестьянской общиной, которая с голоду помереть не даст, но будет держать за горло. При этом большинство представителей советской элиты вовсе не хотело никакого капитализма. Просто как только в политическом укладе Советского Союза забрезжило что-то новое, советская элита в эту дыру кинулись с головой.
Очень большую роль в возможности манипулировать сознанием народа сыграл тот факт, что творческая элита быстро организовалась. На выборы народных депутатов в 1989 году ее представители шли единым костяком. Академии наук, к примеру, дали 100 мест на этот съезд, и на все эти места была отобрана фактически только эта публика. Получив трибуну, они тут же начали действовать. Социолог Заславская. Экономисты Аганбегян, Шмелев, Бунич. Юрий Афанасьев. Гавриил Попов – многолетний декан экономического факультета МГУ, который имел в среде диссидентов-шестидесятников огромные связи.
Гавриил Попов