1993, Миллионы Стрэттон-парка

Кит зло посмотрел на нее. Не обращая на него внимания, Конрад сделал пометку в лежавшем перед ним блокноте.

- Первое решение Совета - продолжать управление делами без всяких изменений с настоящей минуты и далее. - Он поджал губы. - Мне кажется, нам нужен секретарь вести протокол.

- Можно использовать секретаря Роджера, - предложил я.

- Ну вот еще! - ощетинилась Ребекка. - Все, что мы скажем, тут же станет известно этому чертову Роджеру. А вас никто не просил выступать. Вы здесь чужак.

Дарт перешел на стихи:

- Ах, если бы у себя могли мы увидеть все, что ближним зримо, что видит взор идущих мимо со стороны. О, как мы стали бы терпимы и как скромны…

- Чего! Чего? - не поняла Ребекка.

- Роберт Бернс, - мило улыбнулся Дарт. - «Ко вши».

Я едва удержался, чтобы не рассмеяться. Никому другому это не показалось смешным. Очень дружелюбно я сказал Ребекке:

- Раздевалку женщин-жокеев можно перенести в другое место.

- Ну, неужели? - Сарказм сквозил в каждом звуке, который она произносила. - И куда же?

- Я вам покажу. И, - продолжил я, обращаясь к Конраду, - можно было бы удвоить выручку в барах.

- О, боги - проговорил Дарт. - Что он говорит?

Я задал Конраду вопрос:

- У вас есть уже подробный проект новых трибун?

- Никаких новых трибун не будет - безапелляционно воскликнула Марджори.

- Мы должны… - начал Конрад.

- Мы продаем землю, - продолжал гнуть свое Кит.

Айвэн не знал, что ему сказать.

- Новые трибуны, - сказала Ребекка. - Новое руководство. Все новое. Или продавать.

- Продать, но позже, - упрямо повторила Ханна.

- Согласен, - кивнул Форсайт.

- Этого не будет, пока я жива, - сказала Марджори.

ГЛАВА 4

Когда собрание закончилось, стало понятно, почему его проводили на ипподроме, а не у кого-либо из Стрэттонов дома. Никто из них не жил с родственником, все жили отдельно.

Они вышли из комнаты, где проводилось собрание, будто и не были членами одной семьи, каждый заключен в броню самодовольства, и никто из них не желал признать факт моего присутствия.

Один только Дарт, шагнув к двери, оглянулся, чтобы посмотреть туда, где стоял я, наблюдая этот исход.

- Идем? - сказал он. - Ничего интересного уже не будет.

Улыбнувшись, я шагнул к двери, он ждал, задумчиво глядя на меня.

- Как насчет того, чтобы пропустить по кружке? - проговорил он и, увидев, что я колеблюсь, добавил: - Сразу за главными воротами есть паб, который открыт весь день. И, честно говоря, я сгораю от любопытства.

- Любопытство - улица с двусторонним движением.

Он кивнул:

- Что ж, согласен.

Он повел меня вниз другим путем, не так, как я шел на собрание, и мы вышли между конюшнями и около ограды, за которой расседлывали лошадей, в дни скачек обычно там толпилось много людей, но теперь стояло лишь несколько автомашин. В каждую из них садился кто-то из Стрэттонов, по одному в машину, и никто, ни один из братьев, отпрысков или кузенов не задержался, чтобы по-дружески перекинуться парой слов.

Дарт не увидел в этом ничего необычного и спросил, где мой автомобиль.

- А вон там, - неопределенно махнул я рукой.

- Да? Тогда залезайте. Я вас подвезу.

У Дарта был небольшой дешевый автомобильчик, запыленный и повидавший уже многое на своем долгом веку, он стоял рядом со сверкающим черным «Даймлером» с шофером за рулем. Это был лимузин Марджори. Медленно отплывая от нас, она с удивлением смотрела через приоткрытое стекло на Дарта, дружески разговаривавшего со мной. Дарт весело помахал ей рукой, чем очень напомнил мне моего сына Элана, отличавшегося точно таким же пренебрежением к власти драконов, отсутствием даже намека на проницательность и бездумной отвагой.

Хлопали дверцы, рычали моторы, вспыхивали сигнальные огни - Стрэттоны разъезжались. Дарт завел машину и поехал прямо к главным воротам, где медленно прохаживалось несколько невзрачных фигур с плакатами «Запретить стипльчез» и «Нет - жестокости к животным».

- Они пытаются остановить посетителей с того самого времени, как в прошлую субботу здесь погибла лошадь, - сказал Дарт. - Я зову их бригадой курчавых.

Прозвище я нашел удачным, потому что большинство их было в вязаных шапочках. Их плакаты были написаны от руки и очень неумело, но в их искренности сомневаться не приходилось.

- Они ни черта не разбираются в лошадях, - сказал Дарт. - Лошади скачут и прыгают, потому что так хотят. Лошадь мчится изо всех сил, только бы быть первой в табуне. Не было бы никаких бегов, если бы кони сами по своей природе не рвались вперед к победе. - На губах у него мелькнула улыбка. - У меня нет лошадиных инстинктов.

«Но у сестры есть», - подумал я.

Дарт объехал демонстрантов и переехал через дорогу на автостоянку паба «Мейфлауер-Инн», только - этот «Мейфлауер» определенно в глаза не видел Плимута и уж наверняка не переплывал Атлантики.

Внутри заведение было разукрашено совсем недурными имитациями реликвий 1620 года. На стенах были изображены отцы-пилигримы в цилиндрах (!) и с седыми бородами (что совершенно неверно - пилигримы были молодыми людьми), они страшно смахивали на Авраама Линкольна, каким он был двести лет спустя, но кому какое дело? Здесь было тепло и уютно.