1надцать (сборник)

– Так я тогда вдрабадан был, а твой Ванюша вообще не пил.

– Как не пил? Ты ничего не помнишь!.. Слушай, а он читал?

– Нет. Он всех нас подбил, типа, поехали на Арбат стихов почитаем, а когда приехали, сдрейфил. Наорал народу и спрятался за Ваську.

– Что значит «наорал народу»?

– А ты не помнишь? Вот так, – я добавляю децибелов своему голосу. – Дамы и господа! Сейчас перед вами выступят студенты Литературного института!

– Дурак! – смущенно улыбается она.

Народ не реагирует. Я смеюсь.

– Все это была Ванькина затея, – говорю я.

– Но самый громкий был ты, – говорит она. – И самый красивый… А ты знал, что я еще тогда нравилась Ванюше? Он мне признавался. Он ведь мог и не уйти.

– Неужели он тебе так и не рассказал? – голос выдает меня неожиданной хрипотцой. – Вы же с ним десять лет прожили. Да?

– Что не рассказал?

– Пошли к выходу, следующая наша. – Что не рассказал? Антон!

Мы выходим в теплый, пахнущий нагретым асфальтом, воздух.

– Что должен был рассказать мне Ванюша? Антон! – она стоит передо мной абсолютно серьезная. – Ну?

– Да что же ты все время нукаешь?! Я обещал не рассказывать. Твоему Ванюше, между прочим. Поэтому мы с тобой идем вон туда, – я протыкаю пальцем воздух в направлении пятиэтажной сталинки, в подвале которой обитает ТАМ – крохотный театрик во главе с моим собутыльствующим приятелем Жаровым, гениальной сволочью из той режиссерской породы, одно только наличие которой оправдывает существование если не отечественного, то уж всенепременно столичного театра, как такового.

– Пока давай без вопросов. Пожалуйста. Потом поговорим, если захочешь. Мне итак все это очень не просто, – говорю я и прибавляю шаг.

* * *

– Классно! Мы как взломщики у Сартра! – семнадцатилетняя Юлька прошмыгивает между приоткрытой дверью и здоровенным, на голову выше меня, Василием, тончайшим переводчиком Ронсара, только что вырвавшим эту самую дверь из замка с корнем. – Это ведь черный ход! Василевс, ты кошмарно крут!

– Эй, дамочка, не путайте своего беспонтового Леблана с Сартром, – говорю я. – У Сартра нет никаких взломщиков!

– Ну, у Борхеса! Какая разница? – Юлька смеется. На ней длинная, в пол, темно-серая юбка, широченная бордовая рубаха и огромная куртка.

– Какая разница?! – я вхожу в душный полумрак следом за ней, – Да, Борхес…

– Что вы разорались, интеллектуалы, вашу мать? Соскучились по ментовке? Давай шустро наверх! Ванюша, не тормози! – Василевс пропускает Ванюшу вперед и с силой захлопывает дверь.

Уже стараясь не шуметь, поднимаемся, аккуратно обходя нехитрый скарб, громоздящийся всюду, –  стопки разнокалиберной макулатуры, деревянные ящики и картонные коробки. При всей своей тщедушности белоголовый Ванюша все же умудряется зацепить звонок одинокого детского велосипедика где-то в районе третьего этажа, и мы на секунду замираем. Выбираемся на крышу через чердачное окно и, расстелив украденную этажом ниже пачку советских газет, позволяем себе расслабиться – мы уже снова литераторы, заработавшие каких-нибудь полчаса тому назад чтением собственных стихов аж три рубля с полтиной.

Юлька подходит почти к самому краю крыши, смотрит в сторону Арбата, потом вдруг поворачивается ко мне и говорит:

– Как же мне хочется закричать! Не представляешь!

– Кричи, – улыбаюсь я.

– Я вам закричу! – машет руками Васька, – Чумовые вы оба.

– Вам, переводчикам, не понять! – хохочет Юля.

– Садитесь лучше жрать пожалуйста, – Василий извлекает из сетки банку бычков и начинает ее усердно буравить своим любимым ножом-бабочкой. Рядом – устроившийся в газетах Ванюша. Сооружает что-то типа бумажного коврика. На солнце лицо его кажется восковым, он полная мне противоположность, почти альбинос.

– Глянь, Юлька, Ванечка свил гнездо. Иди, отложи пару яиц, – гогочу я.

– Никакой Леблан не беспонтовый, между прочим. А Ванечку нашего ты не обижай, – говорит Юлька, – Он хороший.

Потом мы пьем «Агдам», который как-то быстро кончается, и Юлька с Васей уходят в магазин, а мы с Ванюшей остаемся на крыше вдвоем. Я с тремястами миллилитров горючего, болтающегося в полупустом желудке, и он, на этот раз – тверезый, как бетюнский палач.

– Нужно поговорить, – это голос Ванюши.

Закинув за голову руки, я лежу с закрытыми глазами на жестяной крыше.

– Слышь, Антон? Нам нужно поговорить.

– Ну, говори, – я открываю глаза. Высоко над нами на абсолютно голубом небе чертит шероховатую белую линию самолет.

– Я насчет Юли.

– Что насчет Юли? – поворачиваю голову к Ванюше. Он продолжает стоять надо мной, весьма забавный отсюда, снизу. Я почему-то вспоминаю Давида Микеланджело и улыбаюсь несоответствию ракурса и фигуры.

– Она твоя девушка? – Ванюша наливается не свойственной ему маджентой.

– Что ты хочешь? Говори прямо.

– Я хочу на ней жениться.

Я смеюсь в голос.

– Не обижайся, Ванюша…

– Ты же ее трахнешь и бросишь, как остальных, – продолжает он.

– Притормози, чувак. Ты, наверное, чего-то не понимаешь…

– Слушай, у меня к тебе предложение. Ты же знаешь, кто мой отец?