2 000 000 километров до любви. Одиссея грешника

Я взял академический отпуск в университете и несколько недель провел в Ницце. «Довольно, — думал я, — всей этой философии, психологии и прочих высоких материй, о которых мы читали с Урсулой». Какой прок от этих книг? Зачем я их изучал? Может, не я их жадно поглощал, а они на время поглотили меня?

Все мои проблемы остались неразрешенными. Как слепой царь, я восседал на троне своей гордыни. Виновниками своих бед я считал исключительно окружающих: все они, как мне казалось, были дураками, кроме меня самого. Отчаяние нарастало, жизнь стала невыносимой. И опять я стал спрашивать себя: где искать счастья? Существует ли оно вообще? Как странник в романах Франца Кафки, я надеялся, что вот сейчас поверну за угол и там найду то, что ищу, — смысл жизни. Но после нового поворота судьбы ничего не менялось.

Неожиданно некая надежда снова забрезжила впереди. До меня дошел слух, что здоровье Урсулы поправилось. Удивительно, но эта новость произвела на меня глубокое впечатление, и я отправился прямиком в Гамбург — родной город Урсулы. Я стал задумываться: а смогут ли отношения, прерванные в Тюбингене, восстановиться на новой почве? Возможно, несмотря на все пережитое, мы с Урсулой сможем быть вместе — всерьез и надолго. Да, ее идеалистические взгляды иногда раздражали, но при этом в ней было нечто важное, что всегда притягивало меня, — стремление постичь вечные истины и нежелание идти ни на какие компромиссы в этом вопросе.

Я счел, что стоит попробовать жить нормальной жизнью, и мы с Урсулой решили пожениться. Но меня по-прежнему раздирали противоречия. С одной стороны, я хотел стабильности и покоя. С другой — я принадлежал субкультуре хиппи, обесценивающей «буржуазный институт брака». К тому же мы оба постоянно пытались самоутвердиться в глазах моего тестя, который был известным юристом. Он меня не выносил (особенно после того, как его дочь чуть не покончила с собой) и всеми силами пытался расстроить нашу совместную жизнь. Нашу попытку создать семью он считал совершенно безумной затеей.

И вот однажды мы явились в регистрационную палату:

— Здравствуйте, мы хотели бы зарегистрировать брак. Прямо сегодня.

— Зачем же так торопиться? — возразил клерк. — Подобные дела так быстро не делаются.

— А какую дату вы можете нам предложить?

— Следующую субботу. Приходите утром.

— Это для нас слишком рано. Мы спим до обеда. Можете записать нас на более позднее время?

Служащие удивились, но согласились.

— Хорошо. Правда, ваша просьба очень странная. Обычно мы закрываемся в полдень. Но для вас сделаем исключение и задержимся. У вас будут свидетели, фотограф?

— Нет. Я вообще не считаю это событие особо значимым и памятным, — заявил я.

— Но для заключения брака нужен свидетель, — настаивал служащий.

— Ладно, пусть свидетелем будет секретарша регистрационной палаты.

Прошла неделя, и в назначенный день мы явились на церемонию. Одни — без гостей, свидетелей, фотографа. Чиновник, проводивший церемонию, был очень мил и сказал, что, по его мнению, мы очень подходим друг другу. Он хотел сделать нам приятное и напутствовал нас добрыми словами. После краткой официальной части мы перебросились с ним несколькими фразами, и я дал понять, как на самом деле отношусь к браку:

— Вы же понимаете: если что, мы сможем развестись. Тем самым я хотел продемонстрировать, что не воспринимаю наш союз всерьез. Улыбка моментально сошла с его лица. Он был поражен моим цинизмом. Но именно такого эффекта я и добивался. Мне хотелось эпатировать, взрывать привычные представления, причем при любом удобном случае.

За гражданской церемонией заключения брака последовал следующий шаг. Мы официально отказались каждый от своего вероисповедания. Урсула покинула Протестантскую церковь, а я — Католическую, к которой формально принадлежал. К тому времени я прочитал много книг по истории католичества и многое знал о Крестовых походах, инквизиции, папе Пии XII, толерантно отнесшемуся к нацизму. Все это убедило меня, что я не хочу иметь ничего общего с этой организацией. Так что наш союз был заключен без благословения Церкви.

Я ждал, что вот-вот обрету радость и исцеление. При этом не переставал наслаждаться гедонистичной и космополитичной атмосферой Гамбурга. Мне казалась, что она открывает передо мной множество перспектив. Мне было невдомек, что дьявол — виртуозный мастер обмана — умеет ловко маскировать саморазрушение, выдавая его за приятный досуг, так что жертва даже и не задумывается о том, какую цену ей придется заплатить за невинные на первый взгляд развлечения.