2:36 по Аляске

– Да, но в этот раз он как-то не особо старался. Возможно, из-за огромного количества иллюзий. Потому что если бы он покопался глубже, то у нас был бы не сын, а дочь, и тогда я бы точно не захотел приходить в себя. Плачущие женщины – это жестоко! А уж когда эти плачущие женщины совсем маленькие…

Я вопросительно взглянула на Криса, подавляя усмешку.

– Ты мечтаешь о дочери?

– Возможно, – он закашлял. – Давай обсудим что-нибудь другое, потому что, если честно, то мне очень стыдно.

– Стыдно, что Шон решил, будто ты бы хотел создать со мной семью?

– Нет, стыдно, что это тебе пришлось вытаскивать меня из этого, – прошептал он. – Я чувствую себя так, будто подвел тебя.

Я хотела заговорить о том, что так оно и было, только не сейчас и не в этом сне, а в реальном мире – на ужине с Сарой, когда он предал мое доверие и всех своих друзей. Однако я не успела: отпустив руку Криса, чтобы перепрыгнуть ручей, я задрала голову вверх и напоролась на огромного бурого волка.

– О… – лишь издала я, пытаясь отыскать сердце, упавшее в пятки.

– Волки, – бесстрастно сказал Крис, как будто я могла принять эту машину для убийств за милого пуделя. – Он тебя не тронет. Ты не можешь умереть здесь.

– Что-то не похоже, – сглотнула я, когда мохнатый зверь зарычал.

Бритвенно-острые зубы щелкнули в метре от меня. Крис вздохнул и взял меня под руку, ведя в обход пригнувшегося хищника.

– Это сторож. Он пытается заставить тебя повернуть назад, потому что ты идешь не туда, куда хочет Шон. Чтобы ты снова забыла о правде, тебя нужно либо осчастливить, либо очень напугать. Обычно появляются вещи, которые уже однажды произвели на тебя сильное впечатление…

– Было дело, – призналась я едва слышно. – Это тот самый волк, Крис.

Желтые глаза у него предостерегающе сверкали, напоминая мне о животной личине Сары, у которой один глаз был точно такой же. Стоило нам пройти мимо него, как он наконец-то сошел с каменного выступа и повернул назад. Наклонившись к журчащей воде, волк начал невозмутимо лакать струю языком. Я ускорила шаг, боясь, что он вот-вот передумает и погонится следом.

– Какой волк? – спросил Крис, когда мы немного отошли.

– Тот, что пытался убить меня, когда я прогнала его стаю фейерверком, – ответила я, перешагивая кочку. – Это он прокусил тебе руку. Ты что, уже не помнишь?

Я покосилась на Криса, и он остановился. Поднеся к лицу свою ладонь, он задумчиво осмотрел ее, и я промолчала: это была не та рука, другая. Ему прокусили левую, а не правую.

– Еще раз. Что за волк в меня вцепился? – спросил он серьезно. – Когда это было, Джейми?

Что-то повисло в воздухе – напряжение, природа которого от меня ускользала. Крис отстраненно смотрел сквозь меня, а затем вдруг сорвался на бег. Я окликнула его и попыталась догнать. Как только появилась одышка, лес впереди расступился. Мы выбежали к каменному дому, похожему на руины или медвежью берлогу: он крошился, замшелый, но стены были толстыми и прочными. Я восстановила дыхание и приложила к ним ладонь.

– Гранит, – узнала я и перевела взгляд на Криса.

Он выудил связку ключей из-под куртки и застыл напротив двери, оцепеневший.

– Крис?

Страх, который я увидела в его глазах, был диким и неописуемым. А еще было непонимание. Я продвинулась ближе, чтобы понять их природу, и тоже посмотрела на дверь.

Высокая арка, такая узкая, что втиснуться в нее можно было только по одному. Ее облегали нечитаемые слова и руны – кто-то выцарапал их прямо на камне. Дверь из рубинового мрамора – неприступная, тяжелая – была сверху донизу увешана морскими цепями. На каждой из них болтались замки.

– Семь ключей, – сказала я, взглянув на связку. – Зачем тебе они, если дверь не заперта?

Замки и впрямь висели открытыми: цепи болтались кусками, разорванные, и были уже не нужны. Словно под напором нашего дыхания дверь отодвинулась. Показался крошечный просвет, за которым томилась тьма.

– Вот именно, – выдавил Крис глухим голосом и выронил связку, сделавшуюся никчемной. – Но она должна быть заперта.

Он налег на нее всем весом, толкнув, и та распахнулась. Впущенные извне лучи осветили гладкие стены, по которым шлейфами стекала сырость. Стояла скудная мебель: кедровый стол, тумба, подносы с черствым хлебом, шкафы с потертыми книгами и ржавая койка без матраса.

Это был никакой не дом – это была тюрьма.

– Я умер, да? – спросил Крис. – После охоты с Себастьяном. Последнее, что я помню, – это как у меня пошла кровь из носа… Я перестал быть собой? Это так? Джейми, ответь мне! Как много времени прошло с тех пор?

Мозаика медленно складывалась, но сложиться до конца не успела. Из недр пещеры раздалось умиротворенное мужское пение: