Евсеев заподозрил подвох и стал разглагольствовать. Старший лейтенант Бушуев санинструктора на виляниях не ловил, но, слушая его, проникался к нему презрением. Из речи сержанта выходило, что санинструктор ничего знать не должен, а с «первичной обработкой ран», с «сангигиеной бойца» любой дурак может справиться. Другое дело — ДИАГНОЗЫ. Это — врачи. Их в Москве учат. Санинструкторам неведомо, как болезни овладевают человеком. Есть интересная книга «Кренология», но он ее только издали видел.
Старший лейтенант взял след — и заявил, что санинструктор слишком умно доказывает свою глупость и что терпеть этого не будет, добьется его разжалования в рядовые и перевода в пехоту.
Тогда выяснилось, что о венерических болезнях на курсах санинструкторов рассказывалось, более того, в экзаменационных билетах даже был такой вопрос: «Венерические болезни, причины распространения и методы предупреждения». Евсеев сообщил такую подробность: на тех занятиях, на которых использовались наглядные пособия по этим болезням, девицы не поднимали голов от парт. Одним словом, инструктор, как говорят в таких случаях чекисты, «потек», — и можно было переходить к делу.
Дом Степчак на краю деревни. Над крышей хаты ветви раскинул тополь, вдоль хворостяной ограды — вишни. На дворе пусто — ни кур, ни собаки, ни кошки. Только на беленой стене прогревают и разминают крылышки зеленые и серые мухи, да воробей бежит под сень сарая от мужских гостей. Евсеев шумит: «Ей, хозяева, кто в доме есть!»
Сперва сени, потом горница, потом вокруг печи — в закуток, там лежанка за занавеской. Воздух стоит здесь бабий. А вот и Евдокия — квадратное лицо, свалявшиеся волосы, уши какие-то ненормальные. Зрачок шевелится.
— Ну, как, Евдокия Кузьминична, дела? Поправляемся? Или как? — масляным голосом разговаривает инструктор. — Киваешь, значит, лучше стало. Вот и хорошо!
Евдокия Степчак слушает Евсеева, а смотрит на Бушуева. Бушуев покашлял, сердясь на устройство мира: такая неказистая баба становится приманкой для мужиков, а враг ничем не брезгует.
— Для твоей пользы, баба, нужно осмотр тебе сделать. Поняла? Твои органы осмотрим. — Евсеев наклонился и потянул одеяло на себя. Жменью Евдокия попыталась одеяло удержать. — Ты чего! — возмутился инструктор, — никогда врачу не показывалась? Вот темень! Осмотр сейчас, поняла? Видишь, врач специально для осмотра приехал. А меня ты уже видела — стесняться нечего. Да отпусти ты одеяло. Ну вот, так лучше. Была б девкой — куда ни шло!
Бушуев сглотнул слюну. Хотя груди с коричневыми сосками имели вид нечистых мешков, а руки и короткие ноги росли из туловища Евдокии толстыми суставами, — все баба. И если не присматриваться и дать воображению волю…
Степчак попыталась подняться.
— Лежи, не мешай! — осадил ее Евсеев.
— Ты признаки давай! — приказал сиплым голосом лейтенант Бушуев.
— Для этого надо срамные губы освидетельствовать, — прошипел санинструктор. — Ноги-то раздвинь. Что тебе говорят!
Евдокия зашевелилась, подняла колени и сжала их. Евсеев попытался заглянуть под колени.
— Темно тут, — заругался он, — ничего не видно.
Бушуев словно с самого начала знал, что у этого Евсеева ничего не получится.
— Вот тебе спички.
— Она сопротивляется! Подержите ее! Ну, держите, мне не раздвинуть ноги-то! А как я буду спичку держать?
Они вдвоем навалились на женщину. Евдокия задвигала руками и ногами. Военнослужащие запутались в большом лоскутном одеяле. «Ты дашь нам, сука, осмотр сделать…». «Никакая ты не больная, кулацкая гадина…» Борьба шла мутная и дурацкая. Выбившись из сил, мужчины отстали — потные, со сбитым на бок обмундированием. Евдокия натянула на свое тело откуда-то взявшуюся тряпицу: на грудь, на лоно, как на картине соответствующего содержания, — и с удовлетворением замерла.
— Ну, что с признаками? — спросил Бушуев санинструктора на улице.
— Зря я с этим делом связался, — бесстрашно заявил Евсеев.
— Приказ будет и не то сделаешь! — прошипел старший лейтенант.
— Это верно, — дружелюбно согласился сержант.