Утром в Бугаевку стали прибывать роты других батальонов. Пришел саперный взвод. Над деревней пролетел «кукурузник» — самолет также привлекался к операции по прочесыванию местности. Операция была задумана широко, батальоны из других полков дивизии должны были выслать цепь навстречу цепи, которая будет двигаться со стороны Бугаевки. Безрукий председатель колхоза толпился со своими бабами у кирпичного развала, кое-как прикрытого крышей, — здесь размещалось правление артели. У него был с бабами уговор. Как от немцев очистят местность, так пойдет пахота, — хотя на чем, неизвестно — ни трактора, ни коня ни одного не имелось.
От скопления народа, от солнечного денька, от стрекотания «кукурузника», суеты командиров, отвыкших за мирную весну от полевых карт, на которые утром они нанесли полосы для прочесывания, на улицах воцарилось праздничное одушевление. И вот деревня опустела, солдаты за ее околицей вытянулись цепью, а потом ушли в степное марево, как на подвиг.
Что касается вчерашнего случая с Евдокией, то все жители о нем уже знали, хотя непонятно, как такие вещи узнаются, ибо Бушуев всегда молчал. Евсеев и подумать не мог о том, чтобы кому-нибудь открыться, ибо считал, что они вместе со старший лейтенантом Бушуевым опозорились. Евдокия же из хаты не выходила и никому не исповедовалась. Но тем не менее деревня знала, что военнослужащие имели специальное задание — что-то увидеть в том бабьем месте и кому-то доложить. То, что исход дела был не ясен, действовало на всех баб плохо, потому что могут начать искать у всех баб — начальство оголтело и упорно. И отдавать все равно придется, хотя пока неизвестно что.