2. Валтасар. Таис. Харчевня Королевы Гусиные Лапы. Суждения господина Жерома Куаньяра. Перламутровый ларец

Я привел их в погреб, где они единым духом опустошили изрядное количество бутылок. Затем Любен принялся прикладом вышибать днища полных бочонков. После чего он удалился из залитого вином погреба, дав знак к отступлению. Я проводил их до ограды и, заперев за ними калитку, поспешил к г-же де Люзи с известием, что мы спасены.

Тогда она, наклонившись к матрацам, позвала:

— Господин Планшоне! Господин Планшоне! В ответ послышался слабый вздох.

— Слава богу! — воскликнула она. — Вы меня страшно испугали, господин Планшоне! Я думала, вы умерли.

ДАРОВАННАЯ СМЕРТЬ

Альберу Турнье

После долгих блужданий пустынными улицами Андре присел на берегу Сены, глядя на холм Сен-Клу, где в дни радости и надежд жила его возлюбленная Люси.

Давно он не был так спокоен.

В восемь часов он принял ванну. Зашел к ресторатору в Пале-Рояле и в ожидании завтрака просмотрел газеты. Он прочел в «Вестнике Равенства» список приговоренных к смертной казни и казненных на площади Революции 24 флореаля.

Он позавтракал с большим аппетитом. Затем поднялся, взглянул мельком в зеркало, в порядке ли его костюм и хорош ли цвет лица, и легкими шагами направился к низенькому дому, стоявшему на углу улицы Сены и улицы Мазарини. Тут жил гражданин Лардийон, заместитель общественного обвинителя революционного трибунала, человек обязательный, которого Андре знал капуцином в Анже и санкюлотом в Париже.

Он позвонил. Несколько минут стояла тишина; затем за решеткой потайного окошечка показалась чья-то физиономия, и гражданин Лардийон, предусмотрительно оглядев посетителя и справившись о его имени, отпер, наконец, дверь. У него было полное цветущее лицо, блестящие глаза, влажный рот и красные уши. Обличье весельчака, но человека трусливого. Он провел Андре в первую комнату своей квартиры.

Маленький круглый стол был накрыт на двоих. Там был цыпленок, пирог, ветчина, паштет из гусиной печенки и заливная телятина. На полу охлаждались в ведре бутылки. На камине лежали ананасы, сыр и стояло варенье. Бутылки с ликерами были поставлены на бюро, заваленное папками с делами обвиняемых.

В полуотворенную дверь виднелась широкая смятая постель.

— Гражданин Лардийон, — сказал Андре, — я пришел просить тебя об услуге.

— Гражданин, я готов оказать тебе услугу, если она не угрожает безопасности Республики.

Улыбнувшись, Андре отвечал:

— Услуга, о которой я прошу тебя, как нельзя лучше отвечает безопасности Республики и твоей собственной.

Лардийон жестом предложил Андре сесть.

— Гражданин заместитель общественного обвинителя, — сказал Андре, — тебе известно, что вот уже два года как я участвую в заговоре против твоих друзей и что я автор памфлета «Разоблаченные санкюлоты». Арестовав меня, ты этим не окажешь мне милости, ты лишь исполнишь свой долг. Не в этом состоит услуга, о которой я прошу. Выслушай меня: я люблю, и моя возлюбленная в тюрьме.

Лардийон наклонил голову в знак того, что он понимает его чувство.

— Я знаю, что ты, гражданин Лардийон, не бесчувственный человек; я прошу тебя соединить меня с той, кого я люблю, и немедленно же отправить в Пор-Либр.

— Ей-ей! — сказал Лардийон с улыбкой на толстых, но все же красивых губах. — Ты просишь больше, чем жизни, гражданин, ты просишь счастья!

Он протянул руку в сторону спальной и крикнул:

— Эпихарис! Эпихарис!

В комнату вошла высокая смуглая женщина с обнаженными руками и грудью, в сорочке и юбке, с кокардой в волосах.

— О нимфа! — сказал Лардийон, сажая ее к себе на колени. — Вглядись в лицо сего гражданина и запечатлей его в своей памяти! Как и мы с тобой, Эпихарис, он чувствителен; как и мы, он знает, что разлука величайшее из зол. Он желает идти вслед за своей возлюбленной в тюрьму и на гильотину. Эпихарис, можно ли отказать ему в таком благодеянии?

— Нет, — отвечала девица, потрепав по щеке монаха в карманьоле.

— Быть по сему, моя богиня! Мы соединим двух нежных любовников. Дай мне твой адрес, гражданин, и нынче же ты будешь спать в Пор-Либре!

— Решено, — сказал Андре.

— Решено, — отвечал Лардийон, протягивая ему руку. — Ступай к своей подруге и скажи ей, что ты видел Эпихарис в объятиях Лардийона. Пусть этот образ возвеселит ваши сердца!

Андре ответил, что, может быть, пред ними возникнут образы более трогательные, но все же он благодарен Лардийону и сожалеет лишь о том, что не может оказать услугу в свой черед.

— Гуманность не требует награды, — отвечал Лардийон.

Он встал и, прижимая Эпихарис к груди, прибавил:

— Кто знает, когда придет наш черед?

Omnes eodem cogimur: omnium
Versatur urna; serius ocius
Sors exitura, et nos in aeternum
Exilium impositura cymbae[335]

А в ожидании сего выпьем! Гражданин, не желаешь ли разделить с нами трапезу?

Эпихарис заметила, что это было бы весьма любезно со стороны гостя, и, желая удержать Андре, взяла его за руку. Но он ушел, унося с собой обещание, данное заместителем общественного обвинителя.