20 000 лет подо льдом

Но тут ждала меня большая неожиданность. Перейти эту пещеру оказалось нелегким делом. Хотя температура в ней с невыносимо высокой снизилась до +50 °, потому что в потолке образовалась щель, сквозь которую сквозило холодным ветром с поверхности земли, однако меня постигло другое бедствие. Великое землетрясение повалило целый ряд базальтовых столбов, и они лежали вдоль пещеры, как настил деревянного моста. Премного благодарен за такой мост! Базальтовые столбы еще и теперь такие горячие, что Бэби могла бы еще как-то перебежать, но кто ходит медленнее, тот, пока пройдет этот мост, лишится ног.

Поэтому-то и нужно было, чтобы Нагами наплела для нас обоих асбестовых чулок. В них смело можно идти через раскаленный мост.

Я очень сожалел, что старый Ламек остался в хрустале - намучился я с его гробом ужасно, но никак не мог его разбить. Это уже, как видно, так судьба судила.

Но однажды, когда мы все трое спали, новое землетрясение так раскачало нашу пещеру, что мы из нашей кровати попадали кто куда. Землетрясение длилось недолго, и за ним наступила полная тишина. Я зажег свой шахтерский фонарик, чтобы убедиться, не треснул ли где-то свод пещеры. При свете мы увидели новое чудо.

Призма-гроб Ламека во время этого землетрясения распалась, но фигура прародителя осталась замурованной. Однако сейчас он не стоял, как до этого, а сидел.

Оказалось, что гроб старого не рассыпалась вдребезги - она лишь треснул снизу. Весь верх его рассеялся, а нижняя часть сохранилась. В ней, как в колоде, осталась заключенная фигура Ламека. Верхняя часть тела его освободилась, а ниже колен осталась закованная в хрусталь. Так и сидел Ламек, сгорбленный и угрюмый.

- Посмотри-ка! - Сказал я Нагами, показывая на старика.

Девушка вскрикнула и бросилась к телу, схватила зажатые в кулаки руки Ламека и начала их целовать. Она что-то выкрикивала, но от постоянного всхлипывания невозможно было понять, что именно. И голос выдавал, что она радуется найденному и оплакивает утраченного, который неподвижно сидит перед ней.

Я подбежал к Нагами и спросил: - Хочешь, чтобы я его оживил?

Она поняла меня, упала к моим ногам и обняла их.

- Хорошо, тогда помоги мне.

Растерявшись, я и не подумал, какая бессмысленность оживлять человека, ноги которого по самые колени замурованы в хрустале, и их никогда нельзя будет освободить.

Попробовал я снова то, что раз уж мне удалось. Не жалел амбры. Правда, для старого употреблял не мазь, а разведенную в спирте амбру. Так она быстрее пропитывала его заросшую щетиной кожу, которую к тому же я прокалывал еще иглой. Влил в рот старика немалое количество амбрового спирта и, двигая его руками, заставлял Ламека вдыхать и выдыхать воздух. Операцию закончил с помощью ледяной воды, которой окропил Ламеку голову. При этом заросший белой щетиной Ламек вдруг чихнул, потом начал чихать без остановки. Как только старик ожил, девушка подпрыгнула - до этого она удивленно сидела на корточках у моих ног - бросилась ко мне и снова обняла колени, захлебываясь от неистового возбуждения.

Наконец повисла на моей шее и зарыдала.

Вот этот язык я хорошо понимал.

Сватание на старинный манер

Оживший патриарх тем временем заговорил, но его голос доносился, будто из подземелья.

Был он скорее хриплым шепотом, что порой срывался и переходил в визг.

Первым словом, с которым Ламек обратился ко мне, было: - Амхаарец!

Я обрадовался. Это сказано на понятном для меня языке. Я знал несколько древнееврейских слов и понимал, например, это первое слово. Правда, оно не очень ласковое, потому что по- нашему означает: «Дурак!" Но за этим посыпалось больше слов. Старик не успел из мумии стать человеком, как показал себя настоящим аристократом и засыпал меня самыми последними насмешливыми словами. Из них хорошо понял я «несиерим» (раб), «кераим» (неверный).

Несколько раз назвал меня Ламек и «мамссером». А это уже непристойное оскорбление.

Я понял - он ругается потому, что его девушка относится ко мне с такой привязанностью. Старик часто бил себя кулаком в грудь и кричал, что только он имеет на это право.

И вдруг меня выручила красавица Нагами. Держась одной рукой за моё плечо, она поднесла указательный палец другой руки к своему лбу и торжественно представила старику мою особу: - Горе деа! (Ученый!).

- Шад! (Чертовское слово!) - воскликнул двадцятитисячелетний старик.

- Эд! (Свидетель!) - ответила девушка, показывая на себя.

- Маккот-мардот! - хрипло выругался старик страшным проклятием. Когда-то с такими словами передавали палачу на муки девушек, поцеловавших чужого мужчину.

- Маккот-мардот! - Повторил старик.

Девушка покорно склонилась, подняла с пола кашалотовые жилы и подала старику вместо плети. Стояла, ожидая, чтобы старик ее избил. Этого я уже не мог снести и силой забрал девушку от старика. Тот со злости начал хлестать плеткой свой хрустальный гроб. «Бей»,- думаю.

Теперь я решил показать, что понимаю его язык. Ударив себя кулаком в грудь, я сказал: - Неах (Властелин), - потом взял девушку за руку и сказал торжественно: - Ле Кохта! (Будет моей женой!)