20 глав о любви, или Вечное солнце мятущейся души…

Смерть уже не представляла для него ничего неожиданного, ничего пугающего - и это передавалось другим. В.И. Даль - военный врач, автор знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка», а также близкий друг поэта, вспоминал: «Пушкин заставил всех присутствовавших сдружиться со смертью, так спокойно он ожидал ее, так твердо был уверен, что последний час его ударил».

П.А. Плетнев,  соратник  Пушкина по литературе, вспоминал: «Он так переносил свои страдания, что я, видя смерть перед глазами, в первый раз в жизни находил ее чем-то обыкновенным, нисколько не ужасающим».

Умирание Пушкина показало всем, как встречает смерть человек, который давно осмыслил ее и внутренне к ней подготовился.

Его мужество в претерпевании физических мук было беспримерно.

«С начала до конца своих страданий (кроме двух или трех часов первой ночи, в которые они превзошли всякую меру человеческого терпения) он был удивительно тверд. Я был в тридцати сражениях, - говорил доктор Арендт, - я видел много умирающих,  но мало видел подобного». Очень точно сравнил Арендт Пушкина с погибающим воином - таково было всеобщее ощущение. «Условия жизни не давали ему возможности и простора жить героем, зато, по свидетельству всех близких Пушкина, он умер геройски», - писал впоследствии П.П. Вяземский.

На слова Даля: «Не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче», - Пушкин отвечал: «Смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил!» Ответ знаменательный: «этот вздор» - муки тела, «меня» - мой дух, возносящийся над этими муками. «Я» осознавалось как дух, уже отдельный от тела. Это был процесс не физического умирания, а духовного восхождения. Владимир Даль ещё вспоминал «…Умирающий несколько раз подавал мне руку, сжимал и говорил: Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем». Опамятовавшись, сказал он мне: «Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам высоко - и голова закружилась».

Тот же Владимир Даль, неотлучно бывший подле умирающего поэта, оставил нам бесценное свидетельство о тех последних минутах: «Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза,  лицо его прояснилось, и он сказал: «Кончена жизнь!»  Я не дослышал и спросил тихо: «Что кончено?» «Жизнь кончена», - отвечал он внятно и положительно. «Тяжело дышать, давит», - были последние слова его. Всеместное спокойствие  разлилось по всему телу; руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни и колени также; отрывистое, частое дыхание изменялось более и более в медленное, тихое, протяжное; ещё один слабый, едва заметный вздох - и пропасть необъятная, неизмеримая разделила живых от мёртвого. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его»…

Необычность на лице только умершего Пушкина описал Жуковский: «Я уверяю тебя, что никогда на лице его не видал я выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли».

Пушкин скончался 10 февраля  в 2 часа 45 минут пополудни.

Похороны А.С. превратились в настоящее признание любви к нему: так прусский посол Либерман пишет: «многие корпорации просили нести останки умершего. Шёл даже вопрос о том, чтобы отпрячь лошадей траурной колесницы и предоставить несение тела народу»!

Отпевание было назначено  в Исаакиевском соборе, были даже выданы специальные «билеты». Однако накануне ночью тело из квартиры перенесли в Конюшенную церковь - Пушкин был её прихожанином. Как вспоминал Жуковский: «В минуту выноса, на который собрались не более десяти ближайших друзей, жандармы заполнили ту горницу, где мы молились об  умершем. Нас оцепили, и мы, так сказать, под стражей, проводили тело до церкви».

Пришедшие к Исаакиевскому собору люди нашли его запертым, но молва быстро распространила известие о том, где будет отпевание. Вскоре площадь вокруг Конюшенной церкви «представляла собой сплошной ковёр из человеческих голов», мужчины стояли без шапок.

В храм пускали только по «билетам». Когда кончилось отпевание, гроб вынесли из храма, перетащили через соседние ворота в заупокойный подвал. «Всё мелькнуло перед нами на один только миг», - писал студент-очевидец. Студентам, кстати, строго запретили в этот день покидать занятия.

Гроб поставили «в особо устроенной комнате, где в ту пору хранилась погребальная колесница, на которой привезено было из Таганрога тело покойного императора Александра I».

… Вот цитата из единственного извещения о смерти А.С. Пушкина, которое было напечатано 30 января 1837 г. в 5-м номере «Литературных прибавлений» - приложении к газете «Русский инвалид». Это извещение, написанное литератором Владимиром Федоровичем Одоевским (1804-1869), состояло из нескольких строк: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!  Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно: всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! к этой мысли нельзя привыкнуть!»