– Они танцуют на вулкане, – говорит Поль Рейно. – Да и что значит извержение Везувия по сравнению с грозящей нам катастрофой, которая вот-вот готова разразиться!
Бал, устроенный днем позже Филиппом Ротшильдом, превосходит все предыдущее.
Но 10 июля английский посол в Берлине Гендерсон, проезжая через Париж, отправляется к Боннэ, чтобы сказать ему:
– Вы должны знать, что никогда еще после 1914 года опасность войны не была столь неминуемой, как сейчас. Помните, однако: когда драка начнется, только один человек сможет еще, может быть, спасти мир, и это будет Муссолини, если он предложит конференцию!
Четырнадцатое июля, площадь Этуаль. Дипломатическая трибуна переполнена.
Перед глазами виднейших представителей союзников – Уинстона Черчилля, румынского короля Кароля, Хор Белиша и многих других – развертывается безукоризненный парад национальных и колониальных войск; оглушающий грохот танков, гул самолетов военно-воздушных сил. Парад проходит в обстановке энтузиазма населения. Он даже создает впечатление внушительной военной силы.
На дипломатической трибуне советский посол хранит молчание.
– Говорят, его беспокоит вопрос о его карьере, – перешептываются его коллеги.
Это вполне возможно, ибо переговоры о франко-русском военном пакте все больше затягиваются.
Однако, когда 4 мая Литвинов был смещен с поста министра иностранных дел, французские парламентские круги, опасаясь заключения германо-русского пакта, высказались в пользу военного соглашения с Россией. 25 мая Москва предложила Лондону и Парижу пакт о взаимопомощи. Пакт предусматривал, в частности, что «в случае войны без СССР не будет заключено ни перемирия, ни сепаратного мира».
«Направьте наконец к нам полномочную военную миссию», – настаивает Кремль. Боннэ и Чемберлен остаются безучастны. Лишь спустя некоторое время они решат послать делегацию в Москву. Ей понадобится пятнадцать дней, чтобы добраться, ибо она поедет пароходом! Ворошилов раздосадован: Боннэ и Чемберлен не дали даже «полномочий» своим представителям.
Наш поверенный в делах в Москве Наджиар, находясь проездом в Париже, заявил:
– Русские начинают приходить к мысли, что они никогда не будут считаться равноправными партнерами в тройственном союзе. И они не питают больше доверия к нам.
Глава 34. Роковой час пробил
Лондон, 22 июля 1939 года. Экономический советник фюрера доктор Вольтат, прибывший в качестве представителя Германии на конференцию по китобойному промыслу, говорит своему английскому коллеге Хадсону:
– Третий рейх был бы готов рассмотреть вместе с вами политические соглашения, которые могли бы способствовать миру в Европе.
Хадсон возражает:
– Это бесполезно, мы не хотим возвращать вам ваши колонии, и если вы попытаетесь изменить силой нынешний статус в Европе, в частности в Данциге, то будет война…
В тот же вечер посольство Франции в Берлине телеграфирует на Кэ д’Орсэ: «Согласно сведениям из достоверного источника, канцлер Гитлер как будто проникся теперь убеждением, что Франция и Англия полны решимости выполнить свои обязательства по отношению к Польше и что, идя на крайности в данцигском вопросе, он рискует развязать всеобщую войну. Тем не менее он продолжает приводить в готовность свою армию с невероятной методичностью и точностью».
Во Франции народ не верит в возможность войны. Во всяком случае, все полагают, что война будет закончена быстро, ибо нацистский режим сразу же рухнет. Что касается генерала Гамелена, то его вера во французскую армию безгранична.
– Война будет выиграна отнюдь не авиацией, а снова французской пехотой, – повторяет он.
В Соединенных Штатах Америки конгресс расходится на каникулы, не проголосовав за изменения в законе о нейтралитете.