200 дней до приказа

– Хорошо здесь, правда? Сто лет уже не была в ресторане. Так

тихо, уютно, – не унималась Эвелина.

Счастья Эвелины неожиданно потускнела. В зале появилось

семейство Шматко. Неизвестно, кто кому радовался меньше: Титаник

айсбергу или наоборот. Вероятно, айсберг меньше переживал по поводу

встречи – он ведь не утонул. Сегодня в роли айсберга выступал Шматко.

– Ой, смотри кто! – Женской радости в ресторане стало на одну

больше: супруга Шматко увидела Эвелину и Смалькова.

– Ой, здравствуйте! – Мама супруги, а следовательно, тѐща, тоже

увидела парочку. – А вы тоже тут? А мы вот тоже решили в ресторан

зайти – у нас такое событие! Олега Николаевича сегодня повысили! За

хорошую службу, да? – Взгляды, которыми обменялись Шматко и

Смальков, не оставляли сомнений, что хорошая служба имела

последнее отношение к тому, что оба они оказались в ресторане.

– А у вас что, тоже какой-нибудь праздник? – добила всѐ ещѐ

державшего удар Смалькова шматковская тѐща.

64

– Праздник. День независимости, – парировала Эвелина.

– От зависимости, да? – Зависимость Шматко была ближе.

Впрочем, нарвавшись на взгляд Эвелины, лейтенант понял, что сегодня

лучше держаться дальше.

– Значит, вместе будем. Мы тогда где-нибудь неподалѐку, –

неподалѐку отказалось в самом дальнем углу зала.

Бутылка водки появляется на столике купе вне зависимости от

того, когда и куда идѐт состав, кто едет и на какое расстояние. Иногда

кажется, что этот традиционный предмет железнодорожного быта

входит в комплект вагонного сервиса вместе с лампочкой на потолке и

стуком колѐс на стыках рельс. Закреплѐн где-то под столиком и, стоит

только поезду тронуться, как приведѐнный в действие некой хитрой

пружиной, появляется на столике вместе с гранѐными стаканами.

В купе отпускников бутылка уже была открыта, а содержимое

частично разлито по стаканам.

– Ну, давай, чтоб нормально доехали и классно погуляли, –

провозгласил тост Соколов.

Один из спящих беспокойно ворочается. Гуляние Соколова и

Вакутагина в планы спящего не входило. Отпускники, не сговариваясь,

перешли на шѐпот, первым применил этот способ информации убийц и

любовников Соколов.

– А ты своим написал, что в отпуск приедешь?

– Зачем? Я быстрее приеду, чем письмо придѐт.

Чем больше задумывался Соколов о месте жительства Вакутагина,

тем меньше справедливости он находил. Отправленная Соколовым

телеграмма, которая уже обязана была прийти по назначению,

автоматически должна была вызвать такие согревающие сердце и тело

явление, как производство самогона, трогательную встречу с невестой

и…

– У тебя там, на родине, самогонку гонят? – озаботился Соколов.

65

– Не. У нас самогонку гнать некогда – у нас оленей гнать надо, –

телеграмма Вакутагину была явно ни к чему.

– А что ж там у вас пьют? – удивился Соколов.

– Оленье молоко, чай.

– А водку совсем не пьют?.

Вакутагин решил не разочаровывать товарища.

– Пьют. Два раза в год.

– Это у вас праздники какие-то свои? – уточнил Соколов.

– Это у нас вертолѐт два раза в год прилетает, – отрезал друг

оленей…

Незаметно для себя Соколов и Вакутагин перешли на нормальную

громкость речи, их спящим соседям это не нравилось. Верхний сосед

начал ворочаться с большой опасностью свалиться на пол и сломать

себе шею прямо на глазах солдат.

– Пошли в тамбур. Там хоть поговорим нормально.

Всем хорош тамбур. И окошко есть. И дверей много, и курить

можно – никто слова не скажет. Только холодно. Очень. Действие

развязавшей языки водки стремительно заканчивалось на тамбурном

морозе. Получается, пили ценный продукт зря. Возвращение в купе

должно было быть посвящено поднятию градуса настроения перед

очередным походом в тамбур – место, где этот градус стремительно

опускался.

– Отставить тамбур! – сквозь смех скомандовал Соколов.

Двое попутчиков, чей сон так старательно оберегали

сослуживцы, уже проснулись и собирали вещи на выход, попутно

общаясь на языке глухонемых. Вместо шѐпота Соколов и Вакутагин

могли смело орать на ухо каждому – эффект был бы тот же.

66

Глава 15

Человек, не служивший в армии, никогда не догадается, какое

помещение за забором военной части больше всего похоже на дом. В

смысле не на строение, а именно на дом, где уют, где тепло…

Казалось бы, чего гадать – конечно, казарма, она же как бы и есть дом.

Ан нет. Казарма – это скорее склад тел личного состава. Другое дело –

склад. Вот где военнослужащий может расслабиться. Именно этим

сейчас и занимался Шматко в компании главной составляющей склада –

Данилыча. Где ещѐ Шматко мог бы вот так посидеть: рубашечка

расстѐгнута, чаѐк, бутербродики, сахарок…

– Зря ты, Данилыч, учиться не хочешь, – рассуждал Шматко,

человек, достигший в этой жизни высот небывалых, и всѐ благодаря

своему вовремя полученному высшему образованию…

– Куда мне учиться? Мне уже надо думать, как детей выучить, –