Как свидетельствует один из тогдашних партийных руководителей КПК Ван Мин, впоследствии нашедший прибежище в СССР, «абсолютному большинству руководящих деятелей, кадровых работников, членов партии Мао Цзэдун также наносил различной степени удары». Кроме него самого, его тогдашнего «самого близкого союзника и соратника» Лю Шаоци и некоторых так называемых «прирожденных маоцзэдунистов», все руководители и кадровые работники характеризовались как «элементы, подозреваемые в контрреволюции», а все партийные организации в гоминьдановских районах считались «контрреволюционными организациями, которые под прикрытием красного знамени действуют против красного знамени». «Применив всевозможные методы обмана и клеветы, угроз и насилия, – пишет Ван Мин, – он заставил всех признать себя либо догматиками, либо эмпиристами, то есть «пленниками и помощниками догматиков» и, конечно, всех без исключения проводниками… так называемых «левой» и «правой» линий Ван Мина. Кроме того, жестокими пытками он заставил значительную часть коммунистов и комсомольцев признать себя «предателями», «контрреволюционерами» и «шпионами» Гоминьдана, империалистов и Советского Союза. Многие из тех, кто не признавал себя преступниками, были арестованы или убиты, или совершили самоубийство. Так продолжалось более трех лет». Ван Мин вовремя сбежал, остался жив и доживал свои дни на московской даче в Серебряном Бору.
Для китайских коммунистов все это было в новинку, но Мао использовал те методы, которые уже были апробированы в 1930-х годах «старшим братом» в Москве. За время яньанских чисток было уничтожено несколько сотен тысяч человек, более 20 тысяч покончили жизнь самоубийством. Для того чтобы «враги народа» не мучились совестью, им помогали ядами, и сколько человек действительно покончили жизнь самоубийством, а сколько было отравлено, знали, возможно, только Мао и его подручный Кан Шен. Хотя не всегда яд выполнял свою функцию по очистке рядов партии. Тот же Ван Мин был отравлен, но сумел преодолеть последствия отравления и выжил.
Продолжались «политические отравления» в КПК и после прихода коммунистов к власти. В Маньчжурии на пост руководителя с помощью советской военной администрации был посажен товарищ Гао Ган. Он чувствовал себя независимым от Пекина, и поэтому в Харбине везде висели портреты Сталина, а не Мао. Гао Ган регулярно слал доносы на руководство китайской компартии в Москву. Единственное, чего Гао Ган не знал, так это того, что копии его доносов Сталин отправлял Мао. Не любил вождь, когда подкапываются под руководителя. Пока у власти был Иосиф Виссарионович, Мао опасался трогать непокорного члена Политбюро, но после 1953 года Гао Гана сначала убрали из Маньчжурии, лишив его поддержки на местах. Ему дали небольшой пост в Пекине. Потом посадили под домашний арест, затем отправили в тюрьму и там «раскаявшийся в своих ошибках товарищ Гао Ган отравился», как сообщили об этом печальном событии из Пекина в Москву.
«УБИЙЦЫ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ»
Сталин, неоднократно прибегавший к помощи ядов, легко мог представить себе, что и его, и ближайших сподвижников могут отравить те, кто имеет доступ к высокопоставленным лицам. Поэтому уже на первых московских процессах на скамье подсудимых появились врачи.
Во время третьего процесса вместе с троцкистами, бухаринцами и шпионами судили трех врачей – 66-летнего профессора Плетнева, старшего консультанта Медицинского управления Кремля Левина и широко известного в Москве врача Козакова. Перед этим Ежов провел длительную обработку подсудимых врачей. Сначала была сломлена воля одного из них, затем его показания использовались против запирающихся. Первым подвергся обработке кардиолог Плетнев. Чтобы деморализовать Плетнева еще до начала так называемого следствия, Ежов прибег к коварному приему. К профессору в качестве пациентки была послана молодая женщина, обычно используемая НКВД для втягивания сотрудников иностранных миссий в пьяные кутежи. После одного или двух посещений профессора она подняла шум, бросилась в прокуратуру и заявила, что три года назад Плетнев, принимая у себя дома, в пароксизме сладострастия набросился на нее и укусил за грудь. Попытки Плетнева доказать абсурдность обвинения ни к чему не привели и дело попало в суд. Профессора признали виновным и приговорили к длительному тюремному заключению. В газетах печатались статьи, посвященные «садисту Плетневу», почти ежедневно публиковались резолюции медицинских учреждений из разных городов, поносивших профессора Плетнева, опозорившего советскую медицину. Плетнев был в отчаянии и в таком состоянии был переведен из камеры в следственный «конвейер». Следователи намечали назначить Левина главным помощником Ягоды по части «медицинских убийств», а профессору Плетневу и Козакову отвести роль левинских соучастников.