2000 №2

Создана новая система археоциат (древнейших и самых примитивных скелетных многоклеточных), устанавливаются закономерности развития этой группы. Результаты становятся достоянием мировой науки и используются как в теоретической биологии, так и для разработки шкал нижнего кембрия.

— Итак, что «хорошо», мы определили. А что «плохо»?

— Все, что есть плохого в государстве, отражается на нас. Зарплата чудовищно низкая. Бюджет института предусматривает только деньги на зарплату и приблизительно половину затрат на коммунальные услуги. Остальное — выкручиваемся сами как можем… Средств на музеи выделяется недостаточно. Думаю, даже руководство Академии не в полной мере представляет, сколь велики богатства, накопленные в научных музеях. Я подозреваю, что две трети членов президиума Академии наук даже в нашем музее не были, а что говорить о других, менее именитых? Надо бы руководителям объехать все музеи и тогда уже определять судьбу каждого из них, потому что, честно говоря, я не представляю себе, из каких соображений они исходят, выделяя на академические музеи те или иные суммы денег…

— В зависимости от того, сколько дают Академии…

— Это безусловно. Но все-таки лучше судить о ценности музея, когда в нем побываешь… Мы абсолютно не были готовы к тому, что начнется рынок и возникнет бизнес, который коснется палеонтологии.

— И в чем это выражалось?

— В самых простых вещах… К примеру, в 1991–1992 годах у нас не было даже охранной сигнализации. Нам и в голову не приходило, что могут быть хищения!.. Но людей «опустили в рыночную среду», и сразу же начал процветать бизнес в палеонтологии. Речь идет не только о нашем музее, но и о раскопках. Появилось немало «специалистов», которые начали вести раскопки даже в заповедниках. И все найденное выброшено на рынок… Эти процессы, естественно, коснулись и института. Было обнаружено несколько краж. Сразу же нашлись люди, которые начали утверждать, что хищениями занимаются сами сотрудники. Я этого не утверждаю. К подавляющему большинству своих коллег я отношусь с полным доверием, более того — 90–95 процентов из них считаю своими «любимчиками» (так высказался один из сотрудников на ученом совете института), ну а пять процентов к ним отнести не могу… Если руководитель группы имеет грант Российского фонда фундаментальных исследований и не выделяет денег даже своему лаборанту, а все забирает себе, то такой человек не может быть моим «любимчиком»…

— Вы намекаете на конфликты в институте?

— Да, конечно. В любом коллективе есть люди, недовольные директором. Наш институт не исключение… Кражи стали для таких людей истинным подарком: они начали раздувать то, что случилось. Эта история пошла буквально по всему миру…

— А что украли?

— Грабители вскрыли витрину и взяли черепа амфибий. Один из них через некоторое время оказался в Германии. Потом пропали два бивня. Причем на месте преступления была оставлена записка: «Бивни взяты в работу», а потому пропажу не сразу заметили. Потом были еще кражи… Мы обращались в милицию, возбуждались уголовные дела, но возможность раскрытия таких преступлений невелика… После первых же хищений мы приняли беспрецедентные меры охраны. Шутники говорят, что теперь институт охраняется так, будто за его стенами склады ядерных боеголовок…

В мастерской ПИНа рождается новый динозавр.

— Не исключено, что ваши экспонаты намного ценнее, так как несут в себе память эпох. Но как известно, очень тяжело раскрывать все кражи произведений искусства…

— У нас еще сложнее. Поиск похищенных произведений искусства имеет длинную историю, накоплен определенный опыт, исследованы рынки сбыта, известны покупатели. У нас же многое непонятно: к примеру, на таможне необычайно трудно определить, что вывозится ценный палеонтологический материал… Да и законодательная база у нас очень слабая, она позволяет делать все что угодно. Надо создавать законы и подзаконные акты, и я готов этим заниматься… Однако у Госдумы пока до этого руки не доходят… А ведь закон должен быть таким, чтобы люди не боялись заниматься палеонтологическим бизнесом и в то же время материалы, представляющие ценность для музеев и науки, оставались в стране.

— Сделать это очень нелегко.

— Конечно. Но совершенно необходимо.

— В таком случае поясните: что такое «палеонтологический бизнес»?