2008_3 (552)

Большинство произведений, посвященных ближайшему будущему и созданных в 30-40-е годы ХХ века, откровенно скучны. Даже одаренные люди, например, Александр Беляев, уже не рисковали демонстрировать полет фантазии, отвлекающий граждан первой в мире социалистической державы от строительства коммунизма, уводящий их в мир мечты. Требовалась так называемая «фантастика ближнего прицела», демонстрирующая преимущество социалистического и коммунистического образа жизни и неизбежное крушение капиталистического. Но даже на этом поле достижений было на удивление мало.

Причины этого великолепно изложены в работе известного и, увы, безвременно почившего, фантаста Кира Булычева «Падчерица эпохи», посвященной советской фантастике (журнал «Если», 8, 2003). Действительно — как угадать прихотливые изгибы «прямой линии Партии»? Как, пускай невольно, не стать еретиком? Описывая ближайшее будущее, рискуешь упомянуть какого-нибудь члена Политбюро, а назавтра он попадет в немилость и любое упоминание о нем будет вымарано вместе с ним самим… Или, например, напишешь об успехах советской генетики — а назавтра она уже продажная девка империализма. Опишешь дальнее будущее — еще хуже. Совершенно очевидно, что рано или поздно дорогой товарищ Сталин все-таки оставит этот мир, но как представить на суд партийной цензуры мир, где все хорошо, но нет товарища Сталина? Это не просто абсурд, это кощунство! А упустить эту скользкую тему вообще, не упоминать его совсем, тоже невозможно — что это за произведение, где ни разу не упомянут отец народов? Писатель попадал в ситуацию, подобную известной когда-то детской игре: «Вам барыня прислала сто рублей. Черного и белого не покупайте, да и нет не говорите. Вы поедете на бал?»

Неудивительно, что в эти годы процветали либо халтурщики, либо просто крепкие «профи», подобны Александру Казанцеву с его глобальными эпопеями, где силами многих народов под руководством СССР строился то Арктический мост, то огромный город во льдах Антарктиды (аналог столь пропагандировавшихся тогда великих строек пятилетки), а иностранные шпионы этому вредили. Шпион и диверсант были почти единственными источниками конфликта в этой совершенно бесконфликтной литературе и единственными двигателями сюжета — потому они в этих произведениях кишмя кишели. Ведь авторы все ж не философские трактаты писали, нужна была хотя бы какая-то, но занимательность…

Эта вмененная благонамеренность имела и еще одно, косвенное последствие — в позднейшей советской литературе за очень редким исключением все посетившие нас инопланетяне давно уже построили коммунизм. Если на чужую планету прилетали земляне, то, напротив, коммунизм построили мы, а там, на звездах, царил капитализм, дикость и упадок. Действительно, овладеть космическими перелетами, по мнению господствующей идеологии, можно было лишь стоя на позициях передовой марксистско-ленинской науки, а это значит, что коммунизм и космонавтика в произведениях фантастов были неразрывно связаны между собой.

ВСЕ БЛИЖЕ И БЛИЖЕ

Небывалый расцвет литературы в «оттепель» (середина 50-х — начало 60-х) был связан с либерализацией советского строя и исчезновением тотального контроля над всеми проявлениями человеческой жизни. Фантастика не исключение — и у нас, и в странах «социалистического лагеря» появляется сразу несколько крупных писателей, которые впервые решились показать «настоящую», «неподконтрольную» утопию: общество, возникшее после торжества коммунизма не просто в СССР — на всей земле.

Надо сразу сказать, что люди, поставившие перед собой эту задачу, руководствовались самыми искренними побуждениями. В стране, уставшей от страха, они хотели хотя бы на бумаге создать общество, где человек будет чувствовать себя счастливым и свободным, работать не за страх, а в удовольствие, не видеть в каждом ближнем стукача, летать к звездам и ходить босиком по траве, не боясь напороться на ржавую консервную банку или битую бутылку.

Роман Станислава Лема «Магелланово облако» вышел в Польше в 1953–1954, роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды» впервые опубликован в СССР в 1957, роман Аркадия и Бориса Стругацких «Возвращение (Полдень, 22-й век)» — в 1962. В этих произведениях утопия вовсе не выглядела «вмененной» — в обществе, нарисованном писателями, действительно хотелось бы жить.