2008_3 (552)

К разряду замшелых антисоветских глупостей следует отнести и такие, скажем, её изречения: «В 50-х годах был приказ всех, кто побывал в лагерях, вновь сослать и уже навечно» (217)… Ну, хоть бы один примерчик! А вот побывавшие там только из числа лично мне знакомых: академик Лихачев, писатели Солженицын, Лев Копелев, Лев Разгон, Сергей Поделков, Ярослав Смеляков, Олег Волков, Анатолий Жигулин…Никого из них не только не сослали вторично, а наоборот — принимали в Союз писателей, широко печатали, награждали орденами, получали они ответственные должности, давали им Государственные премии, квартиры… Что ещё?

Но вот ещё открытие: «Все советские граждане пугались неожиданных посетителей, машин, если они останавливались у дома, и поднимающегося ночью лифта» (с.263). Все!..

Пожалуй, пора назвать ответственных за выпуск этой книги: Юрий Фрейдин, Николай Панченко (кажется, академик), Александр Морозов, Владимир Кочетов и Вацлав Михальский. Уважаемые, неужели никто из вас не знает хотя бы того, что у большинства советских людей лифта просто не было! Да и сейчас — далеко не у всех.

А по поводу интересующего нас вопроса есть у Н. Мандельштам такое заявление о тридцатых годах: «В тот период на каторге и ссылках сохранились товарищество и взаимопомощь. А на воле с этим давно было покончено» (с.72). И опять: «Я только и слышала от друзей и знакомых: «Не надейся, что кто-нибудь поможет — все привыкли, что вы погибаете. Никто не пожмёт руку — не надейся. Никто не поклонится при встрече — не надейся» (с.256).

Это она могла слышать прежде всего от Солженицына, а он обо всём всегда судит по себе. В пору самой колокольной его известности, когда ему ручку жал сам Хрущёв, он писал, например, что в лагерях заключенные умирают с голоду. Тогда министр Охраны общественного порядка (было такое) предложил ему на выбор поехать в какой-нибудь лагерь, проверить. Он сразу решительно отказался. Как же так? Ты же вопишь, что люди умирают. Так езжай, разоблачи бюрократов и негодяев, вступись за несчастных. «А кем я поеду? А как? Я жалкий каторжник (выдвинутый на Ленинскую премию. — В.Б.). Я не занимаю никакого поста». А Лев Толстой не терзался вопросом, кем поедет, а садился на дрожки и ехал в голодающую Бегичевку устраивать бесплатную столовую. Правда, некий пост он действительно занимал — священный пост русского писателя, народного заступника. Но ведь тогда многие думали, что и Солженицын занимает такой пост, а он сам до сих пор уверяет в этом. Нет, отказался, сразу сообразив своим расторопным умом, что это обернётся его собственным разоблачением.

Мемуаристка охотно повторяет солженицынский вздор о всеобщей подлости, но когда от общих слов переходит к конкретным фактам, то тут обнаруживается нечто совсем иное. Друзья Мандельштамов, узнав о предстоящей высылке Осипа Эмильевича, пошли по писательским домам за помощью: «Ахматова пошла к Булгаковым и вернулась, тронутая поведением Елены Сергеевны (жены Булгакова), которая заплакала, узнав о ссылке, и буквально вывернула свои карманы… Другие всё время прибегали с добычей, и в результате собралась большая сумма, на которую мы проехали в Чердынь, оттуда в Воронеж, да ещё прожили больше двух месяцев… Набранная сумма была по тем временам очень велика». Ну совершенно как на каторге! А, Ольга? Тут уж вернее было бы сказать так:

Мы живём, под собою не чуя страны,

Как насущную правду не чуют лгуны.

Озадачил(а) меня Billy the Kid. В начале пишет: «Нельзя отказывать Пастернаку и Мандельштаму в поэтическом даровании». А в конце так: «Оставляю за собой право не согласиться с В. Бушиным». Оставляю право… Как живуч этот штамп в языке. Никакого права тут и не требуется. Но в чём же несогласие — в отказе таланта? Если человек (я писал об этом) на своём юбилейном вечере по свободному выбору читает стихи Пастернака, то как можно думать, что он отказывает ему в таланте? И о Мандельштаме устами Блока и Твардовского в моей статье говорится как о поэте весьма своеобразном, оригинальном, но, увы, камерном, чрезмерно прихотливом. И это не «отказ в даровании». Словом, тут у вас неясность. А вот в чем я не согласен с вами, могу сказать вполне определенно: в том, что в разговоре о литературе вы употребляете такие выражения, как «многотомные испражнения иных авторов».

А вот совсем о другом. Галя: «В. Бушин правильно писал, что русскому пробиться и издать свои сочинения было практически не возможно». Галя, вы ошибаетесь: я этого никогда не писал. Мои собственные книги издавались, порой переиздавались и некоторые имели тираж в 100 и даже 200 тысяч. Другое дело, что проходило это иногда трудно и был период, когда восемь лет я не мог напечатать ни одной статьи, но дело тут вовсе не в том, что я русский. Не печатали меня С.З., М.А., С.В., В.Ч., Б.М. — все русские. В последнем случае даже был уже сигнальный экземпляр, но — зарезали.