_201.DOCX

Алина Литинская

Корона на завязочках

Оглавление

Корона на завязочках

Алеманда

Мюзет

Фугетта

Куранта

Ригодон

Паванна

Три пьесы

Гавот I

Трио

Гавот ІІ

Речитатив и Ария

Сицилиана

Интермеццо

Сарабанда I

Сарабанда II

Кейк-Уок вместо Жиги

Внучкам Эве и Настасье

Корона на завязочках

Повесть-cюита¹

Мне жизнь оставила в наследство детство

Алеманда

Лист бумаги складывается вдвое, нo не поровну, а так, чтобы одна половина была больше другой, а по сгибу вырезаются зубцы. И получаются две короны. Настасье шесть лет, она берет мéньшую: принцесса. Мне ничего не остается, как взять бóльшую. И мы принимаемся за дело – режем овощи на винегрет. Настасья наклоняется и роняет корону. Убегает и возвращается в короне, завязанной на тесемках.

– Бабушка, когда моя корона испортится, я сделаю себе запасную.

– Короны не портятся и запасных не бывает.

– Бабушка, сними корону. Королевы не делают винегрет.

– Вот еще,– обиделась бабушка,– именно королевы и делают винегрет. Kоролевы потому королевы, что всё делают, в том числе и винегрет.

– Нет,– уверенно говорит Настасья,– нет, королевы должны вот так сидеть,– она сложила руки на коленях и опустила глаза.

– Но ведь это скука безумная, сидеть так всё время,– говорит Королева.

– Нет, не всё время. А только тогда, когда гости приходят. Когда надо показать, что ты – королева.

Настасья подвинула кресло и втиснула в него бабушку (Королеву). Королева смиренно сложила руки на коленях, как было показано, и опустила глаза. Перед ней стоял белый мишка в положении хвостом кверху, что означало глубокий поклон.

– Что скажешь, заморский гость? Из-за какого моря прибыл? Рассказывай!

– Нет, Королева, Ваше Величество, это ты говори,– ответил мишка девчачьим голосом.– Давай рассказывай!

Была такая практика: ходили мы гулять с Настасьей, а по соседству – дом с высоченным крыльцом, ступенек, наверное, в двадцать. Настя забиралась на верхнюю

ступеньку, садилась, подперев щеку ладошкой. Бабушка оставалась на асфальте. Галерка. Настоящая галерка. Настя – раешница.

– Давай, пой!

Далее следовала любимая в то время песня "Тридцать три коровы".

Так сложилась привычка подавать сигналы сверху-вниз: "Ну, давай, пой!", – или снизу-вверх: "Давай, рассказывай!". Прохожие оглядывались и улыбались: странная женщина на странном языке обращается к девочке, которую и не разглядеть-то сразу: кроха на верхотуре.

– Давай, рассказывай, – говорит мишка всё тем же голосом.

– Ладно, Медведь, я расскажу историю... – Королева, хоть и королева, но покорна, как... как не знаю кто...

...историю о том, как первый раз ходила в театр. Я была младше, чем Настя сейчас, и впервые узнала, что это такое – театр, и узнала, что есть на свете актеры, и что в театре всё похоже на то, как в жизни, только лучше. Спектакль назывался "Проделки Скопена". Долго помнила слова из этого спектакля, он на украинском языке шел: "Якого чорта вiн полiз на ту галеру!? Якого чорта ви торгуєтесь?".

Я умирала. Меня скрючивало от смеха, когда вспоминала этот текст. Почему – не знаю. Вот такая загадка. Помнила долго, вот и сейчас вспомнила. А дядя Миша играл Скопена, мне папа сказал, что артиста зовут Миша Рост.

Повели меня в другой театр, оперный, там все поют. Но получилось всё не так хорошо, как в том, где были Скопен и дядя Миша Рост. В опере запел вроде бы мальчик, его Ваней звать, запел про коня, который в поле пал, я встала и сказала громко:

– Чего стоишь, чего поешь, беги скорей, Сусанина куда-то повели...

Это было нехорошо с моей стороны и мне это объяснили, когда мы выходили из зала.

Война прошла-прокатилась, и все дети стали взрослыми, а я все равно помнила спектакль "Проделки Скопена" и дядю Мишу, которого так и не видела в жизни. Так бывает, почему – не знаю.

Однажды папа взял меня с собой, когда шел по своим делам, как все взрослые. Помню, была длинная деревянная лестница, а в конце ее – площадка и окно. На лестнице – темно, а на площадке – светло. Поднимаемся мы медленно, папа впереди меня на пару ступенек, за ним плетусь я. На площадке люди, они передо мной, как из-под воды поднимаются. Но папа видит чуть раньше: он выше меня и стоит впереди. И вдруг бросается к одному: Миша, Миша. Видно, что они рады друг другу. Живой – живой... Тогда, после войны, каждый живой как подарок был другому живому. Я подхожу, глаза таращу и вижу: стоит то ли костыль, то ли палка. Вот, говорит Миша, на фронте ранило... А папа вспомнил, что я стою рядом, и говорит, что дочка вот, помнит Скопена. И замолчали оба.