_201.DOCX

Соседи жалели тетю Беллу и наперебой утешали. Бедная тетя Белла сгорала от стыда и горя.

– Негодница, почему в седьмой квартире ты ешь, а дома не хочешь?

– Не хочу.

И все. И хоть ты тресни.

Все знали, что тетя Белла когда-то пела в театральном хоре. А потом пожертвовала. Она так и говорила: "Когда родилась Ирочка, я пожертвовала хором".

Ире было очень жаль, что так совпало, и мама перестала петь в театре именно тогда, когда она, Ира, родилась. Ей очень хотелось увидеть маму на сцене и услышать, как она поет, потому что совершенно ясно, что те, кто на сцене, поют лучше, чем те, кто в зале. И одеты они красивее. И вообще, в них что-то особенное. Мама говорила, что это грим. А если тетю Раю из седьмой квартиры загримировать, она будет особенной?

Однажды Иру повели в театр. На другой день она пришла к нам, села на пол по-турецки, уставилась в одну точку и произнесла:

– А я знаю, почему старинная музыка такая печальная. Потому, что ее композиторы давно умерли.

Все заулыбались, а Ира покраснела, убежала и несколько дней не появлялась.

Несмотря на опасения мамы и соседей, Ирочка росла, и с ней начали происходить странные вещи. Когда она стояла, было видно, что у нее очень длинные ноги с острыми коленками, платье явно не поспевало за событиями и остановилось где-то на четверти пути от туловища к коленям. Руки, казалось, вообще не от Иры – такие длинные. А шея умела вытягиваться до неопределенных размеров. Однако, самое главное: Ира разучилась ходить. Она летала. Ноги почти не касались земли, грива оставалась позади, на одной вертикали с мелькающими пятками, а руками она управляла, едва заметно двигая ими.

Однажды, когда она летела через двор, перед ней вырос мальчик. Он был ей по плечо, с коротким ежиком серо-розовых волос и веснушками на рыжем лице.

– Давай играть.

– Во что?

– Не знаю. Во что-нибудь.

– Ты такой веснущатый, что у тебя даже зубы веснущатые. Давай играть.

Они забрались на шелковичное дерево посреди двора. Ира уселась на ветке, а рыжий мальчик сновал, как обезьяна, в листве, срывая ягоды и осторожно из своей ладошки перекладывая в ее. Вот такая была игра. С тех пор они ходили вместе. Только Ира летела чуть впереди, а Миша шел позади, засунув руки в карманы брюк, деловито озираясь.

Однажды их головы замаячили, как два разноцветных шара, над перилами Ирочкиного балкона.

Ира свесила шевелюру, осмотрелась по сторонам и скомандовала:

– Давай!

И сверху вниз полетел какой-то предмет. Кряк.

– Еще.

Кряк.

– Я громче.

– Нет, я.

Кряк.

Через минуту под балконом образовалось бело-желтое озеро с льдинами и берегами, и к нему сбежались все дворовые коты и котята.

– Ира, что ты делаешь, зачем ты яйца с балкона бросаешь?

– Мне интересно у кого громче получится, у меня или у Миши.

– У тебя, у тебя. Придет мама и у тебя получится совсем громко.

Через несколько минут вышел Миша и выбросил в мусорный ящик большой пакет, замотанный несколькими газетами.

– Что ты выбрасываешь? – подозрительно спросила соседка, тетя Рая.

– Не знаю, – буркнул Миша и ушел.

Вечером мы услышали то, что доносилось из Ириной квартиры. Никогда в жизни мне больше не довелось слышать, чтобы всего три источника звука могли воспроизвести нечто подобное. Звуки нарастали, всплывая в разных углах пространства, как при наводнении, и когда натиск уже невозможно было сдержать, хлопнула входная дверь. Хлопнула так, что стекла застучали зубами, и на лестничной площадке открылись все четыре двери из всех четырех квартир. И все увидели, как по лестнице спускается Ирочкин папа, а ему навстречу – ни минутой раньше, ни минутой позже – соседка тетя Рая. В руках у нее – расхристанный газетный пакет.

– Вот что из вашего дома выбросил Миша. Манка, представляете. В наше время выбрасывать манку. Ну?

– Это не Миша, это я выкинула! – закричала Ира с верхней площадки. В следующее мгновение одновременно раздалось: "Что еще за Миша?", "Только этого не доставало!", "Дожили", "Какой ужас!", "И причем здесь манка?", "А причем здесь Миша?".

Папа секунду постоял, уставившись на мешанину из газетных комков, взял Иру за плечи и подтолкнул к двери. За ними последовала порозовевшая, как от бани, мама, а позади шла тетя Рая со скорбным лицом, неся перед собой манку, как ордена на подушечке.

Дверь она за собой не прикрыла, потому все соседское сообщество услышало, как из месива звуков вылетало:

"Прекратите ее кормить",

"Вы не умеете кормить ребенка",

"Не кормите, пусть сама ест",

"Она пропадет",

"Не пропадет",

"Пропадет",

"Не пропаду",

"Пропадешь",

"Не пропаду",

"Пусть пропадает',

"О-o-o-oй".

На следующий день Ира появилась во дворе с табличкой на груди. А на ней ужасным Иркиным почерком выведено: "Не кормите меня. Пусть пропадает".

Вскоре дом облетел слух: Иру повезут к морю, чтобы вылечить от Носоглотки. Так называлась ее загадочная болезнь. Я смотрела на Иру и с ужасом думала, что ее могут, чего доброго, и вправду вылечить. И тогда у нее может измениться лицо и вообще она может измениться.

Ира отсутствовала долго. Рыжый мальчик Миша, играя во дворе, нет-нет да и глянет на пустующий Иркин балкон.