2010 A.D. Роман-газета

Впрочем, не обращайте внимания, что я брюзжу. Просто за пятнадцать лет все в стране изменилось к лучшему – кроме меня. Танцев стало наконец много и разных, да только лишний вес и поредевшие волосы не позволяют мне чувствовать себя там уютно. Это зависть, просто зависть, и ничего больше.

Как еще я могу обо всем этом говорить, если каждому понятно: мое поколение давно уже не живет, а лишь доживает оставшуюся жизнь. Ничего нового от нас уже не дождешься, а умирать вроде бы рано. И совсем не хочется.

Вот и живем. Чему научились пятнадцать лет назад, тем и занимаемся. Промоутеры устраивают свои танцы. Ирвин Уэлш пишет книжки. Честно говоря, и то и другое – полная лажа.

Русский официант в белой рубашке подошел ко мне с подносом и спросил, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я сказал, что пока нет.

2

Зал постепенно наполнялся. Я смотрел на гостей и думал, что для своей вечеринки консул подобрал очень странную компанию. Здесь были чиновники, журналисты, несколько петербургских звезд и целая куча деятелей культуры. То есть ингредиенты у коктейля были вроде бы правильные: кого еще приглашать на светский прием, как не таких вот людей? Однако, собранная вместе, смотрелась вся эта компания ужас до чего нелепо.

Гости разбились на кружки и вполголоса болтали. Чиновники были пузатые, коротко стриженные. Понять, что перед тобой именно чиновники, было несложно по их чудовищным пиджакам с двумя разрезиками сзади. В отличие от задохлика-консула эти мужчины выглядели как реальная власть. Они отвечали за строительство в стране капитализма. За то время, пока меня не было в стране, его вроде бы даже успели достроить, правда, иностранного тезку русский капитализм совсем не напоминал. Система, которую представляли мужчины, мало отличалась от той, что существовала при царях, а потом при большевиках: население помалкивает, а власть его за это кормит. Система всем казалась идеальной: в последнее время кормить стали вкусно и до отвала.

Отдельно стояли журналисты и светские львы. Из тех, кого я знал в лицо, была пришедшая в полном составе редакция журнала «Афиша». Тощие юноши в шарфиках, девушки со стрижеными челками. Находиться в таком месте, как это, всем им нравилось. Бросая вокруг ироничные и скептические взгляды, ребята чувствовали себя маркизами де Кюстинами. Думаю, если бы сам маркиз повстречал где-нибудь редакцию «Афиши», то его могло бы вырвать прямо на челки и шарфики.

Самую большую группу составляли деятели культуры. Я подошел поближе, поздоровался, положил себе на тарелку немного винограда. Компания тоже была не ахти, но все-таки это было лучше, чем общаться с чиновниками.

Один из прозаиков громко рассказывал, как недавно его, пьяного, забрали в милицию.

– Меня привели в отделение, но я показал ментам удостоверение Союза писателей, и те растерялись. Нельзя же посадить в обезьянник человека, который является членом Союза писателей! Но и отпускать меня пьяного этим уебанам тоже не хотелось. Тем более что с собой у меня бутылка водки. Они думали и так и этак, а потом начальник отделения сказал, что до утра просто запрет меня у себя в кабинете. А утром, когда я протрезвею, отпустит. Водку мою он при мне спрятал в сейф, велел укладываться на диванчик, запер кабинет и ушел.

Деятели культуры слушали коллегу внимательно. Судя по их внешнему виду, приличных гонораров никто из ребят не видывал уже несколько лет.

– Сейф был небольшой, но крепкий. Я сразу понял, что открыть его не получится. Но и ложиться спать мне тоже совсем не хотелось. Я нашел в кабинете тазик, поставил его на пол, а потом с метровой высоты уронил сейф прямо туда. Вы понимаете, да? Бутылка внутри разбилась, водка вытекла. Сейф я взгромоздил на место, а сам до утра лежал на диване и прихлебывал водку прямо из тазика.

Деятели культуры громко смеялись. У них были честные лица и грязные руки. Когда они раскрывали рты, было заметно: коренных зубов у ребят осталось совсем чуть-чуть. Выглядели деятели так, будто уже родились лысыми, бородатыми и пьяными. Историю про тазик я слышал не меньше четырех раз, а уж остальные, думаю, могли выучить ее наизусть.

Серые свитера, всклокоченные бороды. Пятеро прозаиков. Один философ. Поэт, фамилию которого я вечно забываю. Серьезный критик с гигантским животом, большую часть которого занимает печень. Весь цвет современной литературы. Голубые фишки. Авторы, давно заслужившие место во всех учебниках. Никто из присутствующих в зале никогда прежде не слышал о существовании этой компании. А суммарный тираж классиков составлял приблизительно полпроцента от тиража даже самой неинтересной телепрограммки.

Литература вовсе не мертва, как уверяют ТВ и газеты. Книжки пишутся, стихи читаются, печатный станок работает по полной. Только все это уже давно никому не интересно.

Никому-никому-никому на свете.

Прозаики прихлебывали из бокалов такого размера, что в них можно было окунуть раскрытый зонтик, и вели концептуальные разговоры:

– Сегодня в прозе нет героя. Вот скажи, кто сегодня может считаться героем?

– Никогда не думал об этом. Может быть, я?