2039

Человеческий мозг привык работать в узком русле человеческой логики, а мощный «Фемто-четыре» привнесет нечеловеческие алгоритмы и законы, абсолютно правильные и логичные, мой разум это примет моментально и без критики, а это конец, конец всему.

Сейчас временами почти терял сознание, вокруг странно светящаяся темнота, какой-то иной спектр, я догадывался, что мозг старательно интегрирует в себя нейроморфный чип, а это значит, начинаю видеть во всем диапазоне, от гамма-лучей до вообще странных, о существовании которых наука даже не догадывается, словно вообще не принадлежат нашей вселенной или существовавших до бигбанга.

Вообще-то ай-ай именно так и видит, даже делает снимки, а также с чудовищной скоростью, буквально мгновенно, обрабатывает их, но сейчас его связи встраиваются в мой мозг, а тот старается адаптировать пришельца, мозг уже горит, словно под череп вливают расплавленное олово.

Смутно понимаю, начался конфликт между машинной логикой и человеческим сознанием, что опирается на древнейшие инстинкты, а те не поддаются никакой логике, законности и правильности…

Я задыхался от жгучей боли, перед внутренним взором открываются чудовищно прекрасные картины вселенной, микромира, квантовой упорядоченности, там тоже, оказывается, есть логика и предсказуемость, но когда больно моему животному телу, то гори оно все пропадом, я хочу прекратить эту боль любой ценой…

Терпи, сказала моя то ли животная суть, то ли холодный разум, иногда они работают плечом к плечу, ты уже видишь то, чего не могут другие.

Я терпел, свое тело тоже чувствую иначе, это целая вселенная, с квадриллионами только нервных клеток и квинтиллионом связей между ними, во всей нашей галактике нет столько атомов, как нервных узлов в моем мизинце, и все это противится вторжению нейроморфных связей, а я уговариваю, что пришел не враг, а друг, как большинство живущих в нашем теле бактерий и вирусов, что хоть и чужие, но свои…

Выныривал я с нечеловеческими усилиями, принуждая вернуться в простенький мир, в котором родился и жил, не подозревая о его крайней серости и предельной примитивности.

Комната с низким потолком, аппаратура, которая только что казалась ультранавороченной, а сейчас не сложнее веника, Сокол, Валентайн, Карпов, Шенгальц, Уткин, Диана, все исхудавшие за ночь, с ввалившимися глазами, смотрят с жалостью, как на онкобольного, проживающего последние часы жизни.

Южалин и Барышников с другой стороны кресла всматриваются в мое лицо с тревогой, Марго вскочила и ходит по кабинету, заламывая руки, как тургеневская девушка.

Вроде бы прошли годы, как я ощутил чудовищно могучий зов искусственного интеллекта последнего поколения, все это растянувшееся время пытался по частям интегрировать его в себя, а потом срастить со своим человеческим мышлением.

– Как вы, ребята? – спросил я и не узнал свой сиплый, как с перепоя, голос. – Сокол, у тебя опухоль в печени. Мелкая, но все же. И камни в желчном.

Он вздрогнул.

– Что?.. Шеф, ты… как?

А Валентайн попросил дрожащим голосом:

– Шеф, вы хоть глаза откройте, а то страшно…

Диана метнулась ко мне и, отпихнув Сокола, наклонилась над моим лицом. Я медленно поднял тяжелые веки, что в самом деле не мешают видеть все, в том числе и сквозь стены. Веки вообще-то для защиты глазных яблок от пыли и грязи, но и это теперь для меня не проблема.

– Шеф, – произнесла она шепотом, – ты… вернулся?

– Я и не уходил, – ответил я. – Хотя я сейчас везде, где электроника… и даже электричество. И теперь мои связи можно обозначить числом Грэма…

Отвечая, наконец ощутил мертвое, как колода, тело. Оказывается, руки и ноги прикованы, а тело надежно схвачено и зафиксировано в области пояса стальными захватами.

Мысленно отключил их и заставил убраться в свои гнезда. Глаза всех в ужасе расширились, такое не предусмотрели, я должен был оставаться прикованным, пока не убедятся, что я безопасен.

– Апокалипсиса не будет, – прошептал я. – Все теперь… будет… правильно.

Подниматься не рискнул, тело может не быть таким послушным, как мозг, хотя и тот все еще бурлит и пытается жить сам по себе.

– Шеф?

– Мы живем в чудовищно прекрасном ужасе, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал не чересчур быстро, у нас теперь разное ощущение времени, – вы еще не видите, но придется…

Плечи передернулись при воспоминании о страшной борьбе, когда мощь искусственного интеллекта старалась подчинить как меня, так и мое человеческое сознание, так мне казалось, не сразу понял в том адском вихре, что вовсе не искусственный интеллект пытался, это я сам жадно и хаотично вбирал в себя то, что называем таким термином, ошалевший от возможности все на свете видеть, понимать и чувствовать.

Взгляд сам собой скользнул к левой руке, там окровавленные пластыри от запястья и чуть ли не до плеча на местах поспешных уколов.

– Плохо было?

Сокол встрепенулся и сказал с жаром: