2039

– Ваш бункер – последнее убежище не под контролем армии. В Штатах и Европе уже и армии как таковой нет, теперь там все простые, как вы говорите, простейшие граждане, а на Востоке армии хоть и развалились, но на местах отдельные подразделения взяли власть в свои руки и тоже устраняют помеху. Но нам зачем их гражданские войны?

– Под помехой подразумеваете…

Он жестко улыбнулся.

– Как только перестают работать научно-исследовательские центры, неолуды успокаиваются. А тех, кто продолжал буянить, военные расстреливают на месте, давят танками. В общем, никакого апокалипсиса!.. Погибло не больше двух-трех процентов населения. От восьми миллиардов совсем ерунда.

– С точки зрения военного, – напомнил я. Вздохнул, уточнил: – Хотя, на взгляд ученого, совсем уж статистическая мелочь, можно было под такой удобный случай сократить население куда масштабнее.

Он улыбнулся такой жестокости одними глазами, рот оставался сомкнут, как медвежий капкан на лапе зайца, а лицо – по-прежнему гранитное изваяние римского полководца, а не живое подобие современного и раскованного человека.

– Советую выйти сегодня, – сказал он, – даже сейчас же. Если у вас есть такая возможность. Все ваши высоколобые хитрости просчитать трудно, но можно. Мои советники настаивают, что, как только бур пройдет достаточно расстояние, в скважину следует забросить бункерную бомбу. Она сама проникнет сквозь оставшийся грунт, если он не больше пятидесяти метров, и там взорвется. На поверхности даже не заметят, кроме небольшого толчка и выброса газов. Но там на большой глубине…

– Знаю, – ответил я. – В свое время по долгу службы изучил и бункерные повышенной мощности. Обещаю, мы выйдем. Если будет провокация, напоминаю про локальный ядерный взрыв на месте Москвы… И никто из нас не почувствует особой вины за то, что сделаем.

Он кивнул, экран погас, но у меня осталось ощущение, что этот пытливый взгляд продолжает следить за мной, даже когда я встал и пошел в лабораторию к Соколу.

Сокол на этот раз даже не посерел, а сразу стал белым, словно вся кровь отлила от лица, и оно стало мертвецки-белым.

– Прямо сейчас? – спросил он жалким голосом. – Хорошо, понял… Тогда давай вон в то кресло…

Валентайн и еще двое из моей команды, что помогали Соколу насчет совместимости чипа с нашим программным сопровождением, поднялись из-за столов и с похоронным выражением на лицах подошли к нам.

В лабораторию вошла и остановилась у двери Диана.

– А почему не ты? – спросил я с подозрением. – Сокол, ты же разрабатывал…

Он покачал головой.

– Давно было решено первым чип внедрить самому-самому… В списке были имена Скурлатского и еще с десяток лауреатов нобелевок, известнейших ученых… но здесь и сейчас самый-самый это ты. Я, конечно, орел, а не просто какой-то сокол, но ты вообще даже не знаю, что за дракон-феникс. И мозг у тебя дисциплинированнее. Садись, мы не знаем, сколько это займет времени и получится ли…

– Или сгорю?

Он ответил бледным голосом:

– Все равно все здесь сгорим. Только у тебя сгорит мозг, а мы чуть позже целиком.

Подошел Шенгальц, бледный до синевы под глазами, сказал таким же бледным и бесцветным от сильнейшей усталости голосом:

– Если сейчас не рискнуть, весь наш мир рухнет.

– Сингулярность может и не наступить, – быстро добавил Сокол. – Вообще!.. А тут еще наводнения, цунами, супервулканы, астероид через два года не проедет, а промчится… но может и влупить….

Я пробормотал:

– И ты уверен, что должен я?

Он двинул плечами, вместо него ответил Сокол:

– Гарольд, ты один из немногих, кто полностью расшарил для всех свой мозг. Мы видим, кто ты и какой ты, чем занимаешься, чем интересуешься. У тебя характер нордический, как говорили строители коммунизма и Четвертого рейха, что значит устойчивый, а моральный облик на виду. Потому лично тебе доверяю больше, чем своим сотрудникам, что не открываются больше, чем требуют обстоятельства. Да и другие тебе доверяют именно потому, что ты открыт.

– Я готов, – ответил я.

Он сказал с тоской:

– Еще бы месяц на испытания и тестировку! Эх, вся жизнь вот так… И женился, дурак, тоже в спешке, куда спешил, идиот?

Я промолчал, настроения в обществе и раньше были не ахти, правительство под нажимом самого темного уличного быдла, что гордо именует себя демократической общественностью, могло вообще зарубить и этот проект или отложить реализацию на годы, а там неизвестно, что будет, спасибо, что устояли…

– Остался только ты, – напомнил он еще раз. – Могли бы претендовать многие… как и все лауреаты Нобелевских премий, видные политики, футурологи с мировыми именами, но…

– Одних уж нет, – прервал Валентайн, – а те далече. К тому же, шеф, если честно, вы авторитетнее этих академиков. Звания званиями, лауреатства лауреатствами, но вы настоящий и, что всем импонирует, независимый лидер. Думаю, даже ваши конкуренты признают, потому и стараются стать академиками всех мировых академий, не понимая, что в наши дни все эти дутые регалии не работают.