2040

Лео много думал над той ситуацией. Он чувствовал себя трусом, и как бы не пытался оправдать свой поступок, он все-таки убежал. Убежал раньше, чем Киану, и даже не дождавшись, как побежит тот. Лео лишь видел, что приятель обернулся, но времени не было, а страх глушил все мысли. Если бы вместо Витали был бы кто-то другой, ситуация сложилась бы наверняка иначе. Раиль, хоть и не боец, принял бы бессмысленный вызов. Лео после того дня рассматривал множество вариантов, как им следовало поступить, и все-таки склонялся к мнению, что драться – худшая из затей. И тот, кто говорит, что драки всегда можно избежать, слишком наивен. Кто-то просто хочет проявить акт насилия по отношению к другим, к тем, кто слабее них, чтобы почувствовать свою силу и значимость. Их нельзя уговорить остановиться, им не нужно от тебя что-то, кроме как эмоционального всплеска, кроме как подтверждения их значимости. Конечно, после избиения они могут забрать деньги, но больше всего им нравится именно тот страх, который они видят в глазах жертвы. Он помогает им справиться со своей собственной никчемностью. Виталя всегда был слабым, худым и маленьким. Они видели это и не воспринимали его как оппонента. А он, хоть и любил потрепать языком, всегда убегал.

Лео чувствовал вину перед Киану. Несмотря на то, что произошло, все старались не говорить об этом. Это было еще одно подтверждение того, что в действительности все иначе, нежели на словах. Тот, кто уже дрался, не так боится принять бой вновь. Страшно перед боем, но во время него страх пропадает, потому что он никак не помогает справиться с ситуацией, и мозг переключает внимание с «беги» на «бей». Лео долго думал: мог ли он поступить иначе в тех условиях. Конечно, легко судить, когда пройдет время и ты мнишь себя супергероем, в реальности же, в стрессовых ситуациях, мозг если думает, то думает наполовину. Не представить всех нюансов, которые могли произойти, не предугадать дальнейших действий нападавших. Могли они пырнуть кого-то? Безусловно. Пьяные, дикие животные, стремящиеся к насилию. От них можно ожидать все что угодно. Убежал бы Лео, если бы остались его друзья? Нет, потому что бы гордость не позволила ему это сделать. Именно гордость, а не привязанность, ведь с ребятами он не был в тесных отношениях. Но страху дали причину, чтобы убежать, и этого было достаточно, чтобы, не дождавшись, оставить друга. И хоть это было не совсем так, хоть Лео предупредил Киану и хоть он видел, что тот понял, что все убегают, Лео чувствовал вину и стыд. И сейчас, лежа в постели, Лео прожил вновь тот эпизод. И он до сих пор не знал, как правильно поступить в случае насилия, и был несказанно рад, что в современном мире его попросту нет. Ведь что делать, когда тебя задирают? Естественно, не обращать внимание. Это разумно. Но что делать, когда тебя хотят ударить? Что делать, когда пахнет неизбежным насилием? Отвечать силой или, как Христос, подставлять вторую щеку? Или все-таки убежать, плюнув на гордость. Ведь что такое гордость? Это лишь иллюзия величия, одна из форм высокомерия. Тогда Лео убежал не только потому, что среди присутствующих не было его друзей, а были только одноклассники и не лучший давний знакомый, а еще и потому, что не было свидетелей и хулиганы были совершенно незнакомые люди. Если бы были другие условия или хотя бы даже свидетели: девочки, которые находились в тот момент на квартире, перед которыми ни один парень не хотел бы показаться трусом, состоялась бы драка, и, возможно, даже Виталя не стал бы убегать (хотя это не точно). Эго – вот что мешает жить, вот что заставляет принимать неправильные решения. Но в случае с обидчиком или группой обидчиков, встреча с которыми вновь неизбежна, Лео бы несомненно принял бой. И пусть он был бы избит, зато больше бы к нему не полезли.

Но вот что занимало больше всего Лео. Он не мог найти оправдание своей трусости. Он никогда бы не подумал про себя, что может убежать от каких-то уличных хулиганов, но когда это произошло, страх был сильнее гордости и совести. И тогда, спустя пару месяцев, хоть, казалось, все это забыли (по крайней мере никто в школе об этом не упоминал), Лео задал себе вопрос: имел ли я вообще тогда выбор? Был ли у него выбор поступать иначе? Мог ли он вообще начать драться? Что если так ему суждено было поступить? Что если судьба прописана от начала и до конца, и прописана не только в каких-нибудь важных точках и событиях, а полностью, как сюжет, от которого невозможно отклониться? Лео помнит, что от этой мысли не мог заснуть и почти всю ночь провалялся без сна, а потом разбитый и уставший пошел в школу. Что если так оно и есть? А если на месте Киану был бы Роджер, который тогда остался в квартире вместе с остальными, ведь они просто пошли в магазин за алкоголем, отступила бы трусость, как и раньше, или он впервые оставил бы друга в беде?