21.12

— Но ведь начнутся бунты, мародерство и прочие прелести, — сказала Лидс. — За два дня здесь все будет как в каком-нибудь Порт-о-Пренсе.[20]

— Нам придется доходчиво внушить людям, что это будет временная мера предосторожности и им вернут свободу передвижения, как только мы найдем способ остановить распространение болезни…

— Нужно будет проявить крайнюю осторожность, подобрать нужные слова, объясняя причины карантина людям, — неожиданно вмешалась Каванаг, — или массовых беспорядков не избежать. План очень рискованный, со множеством недостатков, но будет еще хуже, если мы позволим очагам инфекции вспыхнуть по всей Америке.

Она поднялась из-за стола.

— Карантин — весьма радикальная мера, но мы вынуждены рассматривать ее всерьез.

Все, кто находился в помещении временного штаба, были просто поражены, услышав, что она поддерживает предложения Стэнтона. Да и он сам удивился не меньше остальных. Пусть Каванаг в ЦКЗ часто выступала на его стороне, она все же никогда прежде не принимала таких жестких решений почти мгновенно. Стало ясно: Каванаг отдавала себе полный отчет в том, с какой невероятной опасностью они имели дело.

Когда совещание закончилось, Стэнтон решил дождаться, пока она раздаст указания директорам различных отделов. Он встал перед огромной белой доской, на которой в виде гигантской паутины были изображены связи между уже известными врачам пациентами. Волси располагался в самом центре. Волси, Гутьеррес, Зарроу — их фамилии обвели красным, указывая, что эти люди уже умерли. Остальные 124 фамилии были написаны в виде четырех концентрических окружностей.

К нему подошла Каванаг, и Стэнтон возобновил уговоры:

— Нам нужно ввести карантин немедленно, Эмили, или все будет напрасно.

— Я это уже поняла, Габриель.

— Хорошо, — сказал он. — Тогда, если с этим решено, нужно обсудить, как мы будем бороться с напастью. После введения карантина это станет для нас приоритетом.

Они вышли из конференц-зала и остановились в коридоре у запертого магазинчика подарков. Сквозь стекло витрины Стэнтон видел выставленные на полках коробки с шоколадными батончиками, жевательной резинкой и пачками фруктовых рулетов. Нарядные шарики, накачанные гелием, наполовину сдулись.

— Как давно ты уже пытаешься найти средство от прионовых заболеваний? — спросила Каванаг.

— Нам удалось добиться в последнее время значительного прогресса.

— И скольких же пациентов ты уже вылечил?

— В этой больнице умирают люди, Эмили…

— Остановись, Габриель, — прервала она его. — Ты уже заставил меня согласиться посадить на карантин чертовски большой город. Так что не надо сантиментов, если ты видишь, что мое сочувствие к заболевшим отнюдь не лицемерно, правда?

— Конечно, правда. Я только хочу подчеркнуть, что крайне важно не только сдержать распространение инфекции, — сказал Стэнтон. — Нам нужно еще и испытать все имеющиеся в наличии способы лечения, а для этого необходимо, чтобы ФДА временно сняло ограничения на использование экспериментальных методов. Мы хотели бы начать делать пробы на пациентах уже сегодня.

— Ты снова об акрихине и пентозане? — спросила Каванаг. — Но проблемы с этими лекарствами известны тебе лучше, чем кому бы то ни было.

Акрихин уже давно пытались использовать против прионовых заболеваний, но практика показала, что он почти бесполезен. Другое дело пентозан. Получаемый из древесины бука, этот препарат какое-то время внушал Стэнтону большие надежды. Но к его великому сожалению, пентозан не в состоянии был преодолеть естественной защиты, которую кровеносная система мозга воздвигала для того, чтобы уберечь нейроны от опасных химикатов. Стэнтон с коллегами перепробовал все — от изменения структуры и состава лекарства до попыток введения его с помощью специальных шунтов, — но только лишний раз убедился в невозможности внедрить пентозан в мозг, не причинив пациенту еще большего вреда.

— Акрихин не помогает, — согласился Стэнтон, — и с пентозаном у нас все те же сложности.

— Тогда о чем мы вообще здесь говорим? — недоуменно спросила Каванаг.

— Мы могли бы начать снова выделять антитела.

— После недавнего судебного разбирательства наш директор Канут слышать не может самого слова «антитела». Кроме того, ты понятия не имеешь, сработают ли они на людях, а использовать пациентов с ФСБ как подопытных морских свинок мы не имеем права.

— Стало быть, для заболевших это означает конец? — спросил Стэнтон. — Тогда пойдем и честно скажем это им самим и их близким.

— Только не надо на меня давить, — начала сердиться Каванаг. — Все это мы уже проходили. Я помню, как зарождалась эпидемия ВИЧ, и мы начали с того, что позакрывали все общественные бани. Тогда тоже многие исследователи устраивали истерики и добились, чтобы основные средства и усилия были направлены на срочные поиски панацеи. Кончилось тем, что мы не справились с распространением болезни и тысячи людей заразились ею. А сколько времени потребовалось, чтобы разработать первую методику лечения ВИЧ? Пятнадцать лет, если ты уже забыл об этом!

Стэнтон хранил молчание.