21 интервью

Цукерман: Их предложения меня не устраивают. Не далее как вчера я разговаривал с большим человеком из «Парамаунта» (крупнейшая голливудская киностудия. – А. М.), которому я предложил мой последний сценарий. Он его прочел и сказал, что их не интересуют 40-е годы и их не интересуют взрослые герои – они делают комедии о современной молодежи; если я готов разговаривать на эту тему, то милости просим.

Минчин: Короче, «свадьбы» у вас с Голливудом не состоялось?

Цукерман: Свадьба, может, еще состоится, сейчас я работаю с продюсером над одним из сценариев, но об этом еще рано говорить.

Минчин: Ваши планы?

Цукерман: Я написал сценарий, теперь жду деньги. Получив их, сразу начну снимать.

Минчин: Как будет называться ваш новый фильм?

Цукерман: «Берлин».

Минчин: О чем будет эта картина?

Цукерман: Этот фильм совсем не будет похож на предыдущий. Теперь, когда я доказал самому себе, сделав «Жидкое небо», что я могу говорить с американским зрителем на одном языке и он меня понимает, я действительно работаю над фильмом о взаимоотношениях между американцами и русскими. Я думаю, что, как правило, американские фильмы о России и о русских крайне наивны. Не говоря уже о таких фильмах, как «Красный рассвет» или телевизионная серия «Америка», который проповедует просто фантастическое представление о России и русских. Так, я надеюсь, что смогу внести свою посильную лепту во взаимопонимание между двумя народами. А что может быть сегодня важнее?!

1986, ноябрь 1987, Нью-Йорк

Интервью с Михаилом Шемякиным

1. Русский период

Минчин: О вашем детстве?

Шемякин: Детстве… Я родился в Москве в мае 1943 года. Отец у меня был кавалеристом, командующим кавалерийской дивизией. Мать – актриса, ушла на фронт после трагической смерти ее первого мужа (актера Блинова), где познакомилась с моим отцом и поступила служить в кавалерию. В 43-м году она была отправлена в Москву, где родила меня. А потом (так как отец был ревнивый человек) мы следовали за его дивизией и попадали в города, которые брали русские. Позже попали в Кёнигсберг, ныне Калининград, и там началось мое детство. Воспоминания о детстве остались отрывочные, но они, видимо, оказывают на меня влияние и по сей день: вы видели у меня в книге «Кёнигсбергские натюрморты». Детство, конечно, было унылым для детей тех годов. Война – солдатские пряники или же обжираловка шоколадом, который брали в немецких штабах, когда входили наши войска. Мы были детьми улицы: воспитания никакого, родители все время заняты, если дни проводили в штабах, то вечером были сплошные пьянки. Опомниться от победы офицеры и солдаты долго не могли… Патефон – крутились знаменитые песни Клавдии Шульженко, Леонида Утесова. А днем мальчишки бродили по развалинам, чего-то искали, как всегда. Игрушек не было, их нам заменяли гильзы, патроны. Своих друзей я стал терять еще в детстве, потому что, уходя, немцы минировали все и, дернув какой-нибудь красивый проводок, можно было взлететь на воздух. И часто взлетали – взрывались.

Минчин: Сколько лет вы там прожили?

Шемякин: Я приезжал иногда из Германии погостить у своей бабушки, но окончательно мы вернулись в 57-м году. До этого мы уехали вглубь Саксонии. Я учился в Дрездене, в Карл-Маркс-Штадте. Отец был комендантом разных городов. Жизнь стала более налаженной, но родителей я видел редко, так как русских школ было мало и мы жили в интернате, по совпадению это было бывшее здание гестапо.

С детством ясно – да? Кенигсберг, руины. После войны – тишина полнейшая: фабрики не работают, заводов нет, город был раздолбан в куски. Вы знаете – там, кстати, могила Канта. Жили мы за городом, в домах немецких господ офицеров. Разросся жасмин, жуткое количество цветов повсюду. С запахом жасмина у меня связано детство. Естественно, опасность подстерегала везде: у меня был приятель-сосед, они забрались в подбитый танк, нашли противотанковую мину, такую «кастрюлечку» небольшую, и сели с отверточками ее развинчивать… Я ушел домой почему-то, Бог меня спас. Мальчик каким-то чудом вылез из этого танка, но ему снесло верхнюю половину черепа, как бы отпилило… но он остался жив. И когда мать его вернулась с покупками, вдруг зашел ее сынок маленький, у которого просто-напросто были мозги открытые, и сказал: «Мама, я хочу пить», лег на диван, тут же мозги скатились набок, сползли – и он умер. Ну, мать сошла с ума. Мальчик еще сумел дойти… Хотя такое случается, я часто видел потом сотрудников в Эрмитаже с пластинками во лбу, ходят с золотым лбом, и не дай им Бог упасть или удариться – сразу мгновенная смерть, потому что мозги только этой пластинкой прикрыты.

А также о детстве – кругом трупы, разложение, черепа, гниение. Казарменное жуткое помещение интерната, ночами лазали по подвалам с фонариками, нашли даже электрический стул. Единственная отрада была – поездки в Россию с родителями.