2101

Тем временем Владимир продолжал сидеть у костра. Не зная, что делать дальше, Лёня так же, как и хозяин поляны, взял свой пенёк и направился в его сторону, позвав с собой Джефа. Поблагодарив Владимира за завтрак, они уселись рядом и молча смотрели на затухающие угли. Вокруг всё жило яркой утренней жизнью. Иногда лёгкий ветерок, пролетая мимо, раздувал невесомую золу, и уже почти потухшие угольки начинали румяниться, подмигивая кому-то, надеясь продлить свой век. Лес вокруг был наполнен пением, треском, щёлканьем птиц. В воздухе чьё-то жужжание. Пахло травой, хвоей, костром.

– У Вас хорошо здесь! Спокойно, – как будто сам себе произнёс Лёня.

– Не всегда здесь было так, – глубоко вздохнув, ответил Владимир. – Восемьдесят лет назад не было здесь ни ручья, ни леса, ни птиц.

Лёню немного смутило откровение Владимира, он всё думал, как начать разговор об их существовании здесь, но мудрый старик начал сам.

– Война тогда уже подходила к концу, – продолжил свой рассказ Владимир. – Люди, которые остались в живых, вылезали из своих подземелий, разных катакомб. Разруха была страшная. Выжженные леса, реки сменившие своё русло, затопленные города, прежде разрушенные войной, земля отравленная химическими бомбами, трупы, гниющие везде, где только можно. На самых чистых местах стали строить ваши города. У кого хватало сил, разными способами и путями двинулись туда…

Мы шли долго. Мне тогда было десять лет. Отец погиб, мама была очень больна. Толпа!! Тысячи людей шли пешком в надежде на лучшую жизнь туда, где возводились купола. В пути многие умирали, есть было нечего, поэтому часто ели умерших. Пили воду из грязных луж и зловонных рек, от этого умирали ещё больше. Потом я остался один. Маму я оттащил в придорожную яму и засыпал землёй очень быстро. Боялся!

Тогда уже мы подошли очень близко к месту строительства. Я старался быть в стороне и никуда не вмешиваться. Желудок прирос к спине. Я набирал воду из луж в бутылку, старался сразу не пить, хоть немного очистить через песок и тряпку. Зона строительства была огорожена забором и усиленно охранялась. Те, кто работал на её территории, имели возможность в дальнейшем жить в городах. Люди, оставшиеся в живых, встали лагерем. Рядом с местом строительства устраивали сходки, даже демонстрации, с требованием взять их на работу. В итоге некоторых прошедших медосмотр решили взять. В этот день разъярённая толпа пошла на штурм ограждения…

Их убивали всем, чем только можно. Кто-то погиб от высоковольтного напряжения на заборе, кто-то от пуль и какого-то оружия, от него люди падали замертво с искажёнными лицами, а глаза их выскакивали из глазниц. Те, кто был ещё в своём уме, отошли назад. На следующий день огромными грейдерами трупы и раненых собирали в кучи, грузили в контейнеры и увозили на переработку. Потом были такие матери, которые подходили с детьми к запретной зоне и предлагали себя в качестве материала, лишь бы дети были спасены. После всего увиденного одним утром, проснувшись в заваленном мусором овраге, я решил идти обратно. Не ел тогда уже очень давно, даже мысли покинули меня. Мимо меня шли всё новые безумные люди – серые, бездушные тени. Не знаю, кто двигал моими ногами, но я шёл без остановки.

Вскоре я стал замечать других людей, идущих со мной в одном направлении. Шла одна девочка, худая и измученная, я приблизился к ней, она заметила меня, но не испугалась. Мы просто шли дальше вместе. Будто кем-то хранимые, как нож сквозь масло, мы невредимые шли сквозь толпу грязных, злых, отчаявшихся людей.

Вот так я оказался здесь и ещё около тысячи таких же, как я. Это место находится на возвышенности, вдали от тогдашних дорог. До войны здесь, наверное, был парк или что-то вроде небольшого заповедника. По крайней мере, мы могли здесь укрыться. Большинство деревьев были повалены. Были места пожарищ, изрытые воронками. Собрав ветки и обломки деревьев, мы накрывали ими ямы, получалось что-то вроде землянок. В них укрывались по ночам и во время непогоды.

Ели кору деревьев, листья. Кому-то везло, он находил уцелевших насекомых, личинок или погибших птиц. Постепенно мы разбирали завалы. Из найденных осколков от снарядов и брошенного оружия делали кое-какой инструмент, строили более подходящее жильё. За первый год нашего здесь существования умерла ещё одна треть тех, кто пришёл сюда.

Владимир замолчал, видимо окунувшись в свои тяжёлые воспоминания. Лёня, чуть помедлив, решил нарушить тишину:

– А где сейчас остальные? – неуверенно и тихо спросил он.

Владимир продолжал молчать, ковыряясь в золе своей палкой, нащупывая оставленную в ней картофелину. Ветер шевелил его распущенные седые волосы. Из его рассказа можно было понять, что ему около 90лет, но выглядел он ещё бодряком, с прекрасной памятью и крепким здоровьем.

– Остальные живут чуть ниже в посёлке и дальше теперь уже разбросаны по округе, – с опозданием, задумчиво вновь начал он. – Здесь моя сторожка.

– А-а-а девушка?… – неуверенно тихо спросил Лёня и постеснялся продолжить.