— Хрю! — возмутился хряк, и я его прекрасно понимал. Жил себе Самсон, не тужил, и вдруг насели на него трое, привязались со всякими глупостями: чего-то там топчи, заборы не вали, прохожих не пугай. И даже морковку не дают.
— Самсон соображает, — сказал я. — Утром деньги — вечером стулья.
— Что ты имеешь в виду? — переспросил Степан, пристально разглядывая честно-унылую морду хряка.
— Жрать он хочет. С утра ничего не ел.
— Вот сделает дело, тогда и…
— А ты сам с голодухи будешь пахать? — я приблизился к хряку и протянул ему морковку. — На, животина, полакомись.
Тот опасливо повел пятачком, косясь на Маринку. Почему-то он побаивался ее. Особенно с прутиком. Потом осторожно взял из моих пальцев морковку, прикусил ее и закатил глаза.
— Все, теперь точно ничего делать не будет. Зря ты это сделал.
— Погоди, — отмахнулся я. — Тоже мне, знаток свиных душ. Вот, кажется, проглотил. Ну? — спросил я у Самсона. — Чего смотришь? Топчи! — и неистово затопал сапогами.
— Хрю! — сказал хряк.
— Перевести? — криво усмехнулся Степан, но я пропустил колкость мимо ушей.
— В общем, так! — предупредил я хряка со всей серьезностью, на какую только был способен. — Слушай меня внимательно: морковки больше не получишь…
— Да! — Маринка сложила руки на груди.
— Заборы ломать больше не будешь.
— Пусть только попробует сломать! — грозно предупредила пигалица, поигрывая прутиком.
— За калитку больше ни шагу! И, самое главное, я тебе больше не друг, — я вскинул подбородок и отвернулся.
— Хрю?
— Хау, я все сказал! — бросил я свину через плечо. — Орел свинье не товарищ, образно выражаясь, конечно. А ты еще та свинья.
Хряк, пребывая в крайнем замешательстве, расстроенно оглядел нас по очереди.
— Пустое все это, — сказал Степан зевая.
Хряк, словно нехотя или раздумывая над каждым своим шагом, двинулся вперед.
— И глупо! — добавил Степан. — Свинья — агент.
Похоже, это и стало последней каплей для несчастного Самсона, который никак не мог взять в толк, за что на него все разом ополчились. Он рванулся к вмятой в грязь эфорамки, и, визжа, взялся топтать ее передними копытами, словно мстя за все обиды. А может, так оно и было на самом деле.
— Гениально! — всплеснул я руками и хлопнул в ладоши. Затем вытащил из кармана еще одну морковку и протянул хряку. — Умничка, Самсон. Заслужил.
Довольно похрюкивая, огромный свин принял подачку, а как только прожевал, вновь набросился на эфорамку, полагая, что за подобный пустяк, не стоивший ему особых усилий, его по уши завалят лакомствами.
— Э, не-ет! — поводил я пальцем перед его пятачком. — Это слишком просто. А теперь главное. Слушай и запоминай.
Хряк навострил уши. Уж больно ему хотелось полакомиться аппетитной морковкой.
Я снял с шеи Степана эфорамку и продемонстрировал ее Самсону.
— Эфорамка — плохо! — затем показал морковку. — Морковка — хорошо! — Опять показал эфорамку. — Плохо. — И морковку. — М-м, вкуснотища! — И рамку.
Зубищи хряка клацнули, но я успел отдернуть руку с эфорамкой раньше, чем она превратилась в жеваный пластик.
— Видел? — с видом победителя повернулся я к Степану.
— Здорово! — невольно восхитился тот. — А ну, еще раз.
Я поднес прибор к нервно подрагивающему пятачку Самсона. Хряк дернулся вперед не хуже натасканной легавой, но я опять успел среагировать раньше. А чтобы закрепить приобретенный навык, подсунул Самсону совсем маленькую морковку.
— На, заслужил.
Хряк остался недоволен подачкой, и возбужденно сучил копытами, сгорая от желания получить нечто более существенное.
— А теперь так: ты, Степа, надеваешь рамку на голову, а Самсон…
— Ты чего, умом тронулся? — Степан повертел пальцем у виска.
— А что такое?
— Да он же мне голову оторвет!
— Не, разве что помнет немного. Надевай.
— Да не буду я это одевать! Сам надевай, — Степан решительно отпихнул мою руку.
— Да ты чего, Степа? Во-первых, я дрессировщик — мне нельзя. А во-вторых, я должен видеть все огрехи и выправлять их.
— Все равно не буду, — уперся Степан отворачиваясь.
— Вот как так можно работать, а? — спросил я у Самсона.
— Уи-и! — взвизгнул тот воодушевленно и покивал.
— Да вы не бойтесь, дядя Степа, — влезла Маринка. — Самсон — он безобидный.
— Ты в этом уверена? — Степан поглядел под ноги, на то место, где из грязи торчали дужки безжалостно уничтоженной эфорамки.
— Вообще-то, он головы не ест, — серьезно заключила Маринка. — Только репу. Еще капусту обожает.
— Вот видишь, Степа! — сказал я. — Ну, потопчет немножко, и всего делов.
— Ага, разве что несильно, — не без сомнения добавила Маринка. Видно, ей эта забава, разбавлявшая довольно скучную деревенскую обыденность, пришлась по душе. — Самую капельку.
— Ну, ладно, — повел плечами Степан. — Только если что, отвечать будете вы.
— Будем, будем, — заверил я Степана, и тот долго, с явным недоверием во взгляде, сканировал мое лицо. Потом выдернул из моих пальцев эфорамку и нацепил на голову.
— Ну, что дальше? — спросил он.
— А дальше… Самсон, взять!
Хряк напрягся, но не двинулся с места, пожирая глазами ненавистный прибор на голове у Степана.
— Морковка, вкусная! — подзадорил я его.
Хряк занервничал.
— Ну?! Апорт! — рявкнул я.