216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

Принято считать, что опытный педагог способен читать душу ребенка как открытую книгу, а после прочтения, тщательно све­ряя свои действия с научными рекомендациями, осуществлять благотворное влияние на воспитанника. Воздействия эти мыс­лятся чем-то вроде таинственных, врачебных манипуляций, после успешного применения которых у больного наступает мгновенное облегчение, а затем полное выздоровление. Почти как в военно-полевой медицине, где главная задача — быстрое возвращение бойцов в строй. Случись беда с ребенком, даже те, кто достаточно скептически относится к педагогической нау­ке, ждут, нет, требуют от педагога немедленно явить миру чудо исцеления. С полной ответственностью заявляю: чудеса случа­ются, но крайне редко. Чаще, почти всегда, на исправление за­блудшей души уходят месяцы, а то и годы кропотливой, изма­тывающей работы — рутинной и обыденной. Быстрые результа­ты в педагогике — всегда обман, сказка для взрослых.

Ее привел в школу дед, замечательный писатель, человек бывалый, вдобавок прошедший через сталинские лагеря. С ним нас связывали давние дружеские и деловые отношения, общие редакционные проекты. «Девочка совсем отбилась от рук, в восьмом классе окончательно потеряла интерес к учебе, нача­ла прогуливать уроки, — сообщил он мне упавшим голосом. — Ни в грош не ставит родителей. Словом, помогите, вы же все можете». Устраивая внучку в школу, и этот многое повидавший в жизни пожилой человек, как все, надеялся на мгновенное волшебное преображение ребенка. Просил он, ни много ни ма­ло, о зачислении внучки в специализированный гимназический класс с повышенным уровнем обучения, наивно полагая, что среда интеллигентных сверстников сама по себе, автоматиче­ски привьет ребенку вкус к учебе.

Какой там гимназический класс, о нем не могло быть и речи. В простейшем проверочном диктанте она сделала восемнад­цать ошибок. Продемонстрировав деду, писателю, этот шедевр орфографии и пунктуации, я предложил для начала зачислить девушку в класс педагогической поддержки, где у нас учатся де­ти, испытывающие временные трудности в учебе, преодолев которые они имеют полное право переходить на более высокий уровень обучения. В таких небольших по численности классах, где обучаются максимум десять — двенадцать человек, есть все возможности для компенсации пробелов в знаниях и коррек­ции отставания в развитии.

Мое предложение, ударив по самолюбию любящего деда, вызвало его резкую болезненную реакцию. Назревал скандал. Мобилизовав весь свой лагерный опыт политического зека, от­стаивающего в бараке свое достоинство в схватке с уголовника­ми, он пошел на меня в решительную атаку.

— Просто так, взять и поместить девушку из интеллигентной семьи в отстойник?

— С чего вы взяли, что класс поддержки — отстойник? Там учатся обычные нормальные дети, у которых, как и у вашей внучки, в силу разных обстоятельств возникли проблемы.

— Знаем мы эти проблемы: пьющие семьи, гулящие матери, криминальные отцы. Нет, это же надо догадаться, просто так взять и сломать судьбу девочки из культурной среды, направив ее прямиком в штрафной изолятор! И это мне предлагает опыт­ный педагог?

Откровенно говоря, меня крайне разозлило назойливое вто­ричное напоминание о культурном слое, в котором взросло это чудо в перьях. Дело в том, что за годы работы у меня накопи­лись немалые претензии к интеллигентскому оперению детей, вырастающих в богемном окружении. Будучи рано допущены во взрослую утонченную среду, участвуя на равных в так назы­ваемом рафинированном общении, они легко снимают сливки культуры, пренебрегая ее черным хлебом. Такой ребенок при поступлении в первый класс, демонстрируя невиданную для его возраста эрудицию, блеснет почерпнутыми из разговоров взрос­лых сведениями о геноме человека, стрекательных клетках и звездных галактиках, но требуются огромные усилия педагога, чтобы заставить его выучить таблицу умножения. Скучно, ру­тинно, требует не фантазии, а всего лишь зубрежки.

Все это, воспользовавшись давними неформальными отно­шениями, на повышенных тонах со всей большевистской пря­мотой я выложил разгоряченному деду. Разговор явно заходил в тупик, каждый из нас упорно настаивал на своем. Между тем за взаимной перепалкой мы чуть было не забыли об одушев­ленном предмете нашего ожесточенного спора.

— А давайте пригласим девочку, и пусть она сама примет решение, «быть или не быть» ей в нашей школе, — предло­жил я.

— Просто так отдать важнейшее судьбоносное решение в

руки подростка?

— Да, да, да, именно так просто, и нечего усложнять. Ей са­мой предстоит строить свою жизнь, а мы с вами не вечны, — сказал я, выразительно посмотрев на деда.