22 апреля 2009 года

Помимо Главного совета, есть еще столь же частый дополнительный совет, фрейдистский. Смысл его в том, что жертва действительно виновата, но уже не в смирении, а хуже того — в тайной гордыне. Сама того не понимая, она жертвенностью своею стоит выше мужниного негодяйства, и это очевидное превосходство мучает супруга. Он бесится, потому что нельзя быть хорошей такой. Величие обиженной супруги окончательно лишает его мужской силы. Да, и ведь женщины еще и сами не понимают, что порой говорят! Представляете, мы с вами можем иной раз прилюдно сказать про мужа: «Он гвоздя не может в стенку забить!» Да догадываемся ли мы, о каком именно гвозде идет речь, какую страшную шутку играет с нами подсознание? А муж все чувствует, все понимает!

Ох, ну как же мы так оплошали... За такое, действительно, и убить не жалко.

Бытовая тирания — одна из самых неблагодарных тем для раздумья, какие только можно себе представить. Есть такие темы — умственно совершенно израсходованные, перешедшие из публицистики элегантной в публицистику третьеразрядную, которая «доколе?» и «куда смотрели соседи и милиция?», а между тем сами-то по себе живые, страшные, реальные. Бесконечная усталость разума охватывает всякого «неравнодушного человека», когда он принимается путаться в социальном и медицинском аспектах, пытается придумать, а что ж можно присоветовать сколько-нибудь полезного? Государственный контроль? Ужесточение наказаний за внутрисемейный разбой? А если тирания эмоциональная — тогда как? И — действительно — не обратиться ли к грамотному, непубличному психологу, лучше бы из академического круга. И в самом деле — да чего с такими чудаками и негодяями, действительно, жить? Или с супругой — деспотом? Зачем? И сразу кажешься себе похожим на глупого молодого врача из приемного покоя скоропомощной больницы им. Склифосовского — наблюдала я однажды, как молодой врач, весельчак и балагур, осматривал даму с разбитой челюстью. Даму побил бывший муж — бывают такие неприятные случаи. А дама приличная, из общества, ей неловко. Доктор же, вертя рентгеновский снимок, сочным, мощным басом вопрошал: «Что ж ты, красавица, с таким м...ком-то живешь?»

Со свернутой челюстью не очень-то поговоришь, да и говорить-то не хочется. И дама тихо, в сторону бормотала: «Я и не живу... Бивший муж, бивший!» «Да ясно, что не целовавший!» — закатывался молодой глупец на весь приемный коридор.

Ведь именно разрешение этого, как казалось, главного вопроса — как можно быть связанным с тем, с кем быть связанным невозможно, — и было пафосом, огнем и целью известного розановского цикла статей «О русском разводе»: «Каким образом нельзя без риска службою и общественным положением ударить по щеке официанта в трактире, певичку в загородном саду, а можно сколько угодно колотить по башке генеральшу и бывшую институтку? Неужели только потому, что это муж?» Выход из ужасного положения, конечно, Василий Васильевич видит в праве расторжения брака: «Ее (семьи. — Е. П.) анархия, ее грубость, все в ней жестокости, бесчеловечности ни в малейшей степени не вытекают из человека — из этого Ивана или этой Марьи. А вытекают из связанности Ивана с Марьей». Вот публицистика, вот ясно видимая цель, вот борьба.

Есть — кошмар, духота и свинство патриархальной семьи, а будет, если общество «нравственно напряжется», выход: новый закон о разводе.

Сто лет минуло, развод легок как нигде и никогда. Положение между тем ничуть не другое. Цифры, которые приводят время от времени гендерные правозащитные организации, чудовищные.

Каждая пятая женщина России подвергается насилию в семье. У Розанова генерал смертным боем бьет жену — институтку, а в сегодняшней Костроме (например) «прячутся факты домашнего насилия в семьях работников силовых структур, поскольку интересы семьи как социальной единицы ставятся выше нужд, проблем и желаний каждого из членов семьи». Таково, по крайней мере, свидетельство Любови Козловой, руководителя центра социальной помощи семье и детям Костромской области.

А может ли помочь развод, если семейным тираном является свекровь или теща, ребенок, йоркширский терьер? А если усыновленный ребенок? Вы знаете, что уже придумано слово — «усыновленыш», — и так называют приемных детей родители, считающие, что попали в эмоциональную зависимость от взятого из детдома ребенка. Любовь по тем или иным причинам не возникла, а отдать обратно «совесть не позволяет», — дети же это чувствуют, и жестоко тиранят «не справившихся». Не полюбивших.