Читаем 22 апреля 2009 года полностью

Рубрика «Драмы» много раз уже рассказывала о судьбе Натальи Морарь — бывшая активистка молодежного движения «Да!», в какой-то момент превратилась в сотрудницу журнала «Нью таймс», на свою беду (как тогда казалось) не имевшую российского паспорта, зато имевшую гражданство Молдавии. Весь 2008 год Морарь провела в изгнании, потому что российские пограничники перестали пускать ее в Россию. Чем дольше тянулись месяцы изгнания, тем реже имя Морарь попадало в сводки новостей — а тут вдруг попало, и изумленная Россия узнала, что за полтора года изгнания журналистка Морарь снова превратилась в активистку. Именно она вместе с соратниками по молодежному клубу «ThinkMoldova» собрала в центре Кишинева пятнадцатитысячный митинг протеста против результатов парламентских выборов. Этот митинг стал прологом странной молдавской революции, закончившейся разгромом зданий парламента и президентской администрации, а также (что, очевидно, более существенно) сохранением у власти коммунистической партии, возглавляемой нынешним президентом республики Ворониным. Потом Морарь неделю скрывалась от властей, потом сдалась и была помещена под домашний арест, и кто знает, что с этой девушкой произойдет завтра. Недоброжелатели говорят теперь: вот видите, мол, правильно ее все-таки не пустили в Россию, а то если она в Молдавии такое устроила, страшно представить, что она сделала бы с Россией, если бы осталась здесь. Но фантазировать по поводу того, что было бы, останься Морарь в России, совсем не хочется — с Россией, кажется, вообще ничего нельзя сделать, сколько ни старайся — «если выбить двери плечом, все выстроится снова за час». Международные, пусть даже и из ближнего зарубежья, новости совсем не обязательны для рубрики «Драмы», но история Натальи Морарь, безусловно, стоит того, чтобы упомянуть о ней здесь, потому что такие истории — это обязательная оборотная сторона такой стабильности, как у нас сегодня. Чем тверже железобетонные устои системы, чем медленнее социальные лифты — тем причудливее и увлекательнее биографии тех, кому это не нравится и кто желает радикально изменить, — если не судьбу страны, то свою собственную. Если бы Морарь не была активисткой и оппозиционной журналисткой, но при этом хотела бы сделать в России какую-то общественную карьеру — кем бы она была, комиссаром «Наших», что ли?

 

<p>Сторчак</p>

Если кто-то забыл имя Сергея Сторчака, то я напомню — замминистра финансов, арестованный осенью 2007 года за попытку хищения бюджетных средств, прошлой осенью был освобожден из тюрьмы под подписку о невыезде. Начинался экономический кризис, и многие комментаторы говорили, что Минфину очень не помешал бы Сторчак, который занимался вопросами международного кредитования и внешнего долга. Но все же предположения насчет того, что Сторчака выпустили из-за решетки, чтобы он решал возникшие у государства проблемы, выглядели слишком экстравагантно — человек до сих пор находится под следствием и, по крайней мере, теоретически еще может быть осужден. Последние полгода о Сторчаке ничего не было слышно, и можно было предположить, что его просто освободили — ну, заслуженный человек, угрозы для общества не представляет, министр за него хлопочет и так далее.

Оказалось — экстравагантные комментаторы, среди которых был и автор рубрики «Драмы», были правы — спустя полгода после освобождения под подписку Сторчак принял участие в расширенном заседании коллегии министерства финансов России, на котором обсуждались итоги работы финансового ведомства в 2008 году и планы на 2009 год. То есть он все-таки вернулся к государственной деятельности.

Точно так же шестьдесят-семьдесят лет назад, когда того требовали военные, экономические или еще какие-то обстоятельства, людей, которые вдруг оказывались нужны партии и правительству, легко и безо всяких формальностей возвращали из лагерей на важные участки текущей работы — будь то Рокоссовский и Мерецков или Туполев и Королев. Сегодня ты заключенный, завтра — маршал или лауреат Сталинской премии. А послезавтра (всякое бывает) — снова сядешь, если будет целесообразно.

Существует, между прочим, такая гипотеза, что ГУЛАГ, переименованный ныне во ФСИН, и сталинская судебная система, в девяностые по недосмотру разбавленная присяжными, не работают сегодня в полную силу только потому, что такова добрая воля людей, стоящих во главе государства — от Хрущева до Медведева. Казус Сторчака, успевшего за год побывать в кресле замминистра, на нарах и снова в кресле замминистра, эту гипотезу, в принципе, подтверждает.

Олег Кашин

Хроники

 

<p>∗∗∗</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное