22 июня 1941: тайны больше нет

Вот это и есть махровая дезинформация, ибо бомбить именно эти объекты, тем более в первую очередь, особенно московские заводы, немцы не могли просто физически. Причем не только потому, что, например, авторемонтные мастерские не могли быть объектами первоочередной бомбардировки. Дело прежде всего в том, что германские ВВС в тот период времени не обладали бомбардировщиками, способными со своих приграничных аэродромов на территории рейха дотянуться до Москвы с полной бомбовой нагрузкой и вернуться обратно. Потому что при взлете с приграничных аэродромов бомбардировочной авиации люфтваффе, а они, как правило, были расположены на расстоянии не менее 100–150 км от границы, полет бомбардировщиков в оба конца означал бы преодоление расстояния более двух тысяч км, причем с преодолением ПВО СССР на всем протяжении полета. Вовсе не случайно, что первая бомбардировка Москвы была осуществлена немцами лишь 22 июля 1941 г., когда в распоряжении люфтваффе оказались бывшие советские аэродромы бывшего Западного особого военного округа (ЗАПОВО), особенно те, что дислоцировались в восточной части этого округа, взлетая с которых действительно можно было долететь до Москвы с полной бомбовой нагрузкой и вернуться обратно.

Вот этот нюанс в данной разведывательной информации, судя по всему, и привлек особое внимание фальсификаторов, потому как всем хорошо было известно, что в вопросах авиации того времени Сталин разбирался не хуже любого авиаконструктора, что впоследствии они и признали в своих мемуарах. Соответственно, как знаток авиации того времени, Сталин, по замыслу фальсификаторов, вполне естественно мог бы остро негативно отреагировать на такую информацию. На то и был весь расчет фальсификаторов.

А не привлечь к себе пристальное внимание фальсификаторов этот нюанс не мог еще и по той причине, что в подлинных воспоминаниях П.М. Фитина, написанных им в 1970 г. в связи с 50-летием советской внешней разведки, и которые были рассекречены и полностью опубликованы только в 1999 г., содержалась остро необходимая для документального оформления фальшивки базовая деталь, якобы озвученная Сталиным, без которой документальная манипуляция не имела бы под собой основания. Но, как говорится, все по порядку.

Вот собственноручно подготовленное П.М. Фитиным описание того события: «16 июня 1941 года из нашей берлинской резидентуры пришло срочное сообщение о том, что Гитлер принял окончательное решение напасть на СССР 22 июня 1941 года. Эти данные тотчас были доложены в соответствующие инстанции.

[Не могу не обратить сразу же внимание читателей на следующий очень важный нюанс. Не стоит воспринимать и тем более понимать использованное уважаемым Павлом Михайловичем слово «тотчас» в абсолютно буквальном смысле. Дело в том, что между поступлением из резидентуры шифртелеграммы даже с грифом «молния» и направлением ее содержания в адрес Инстанции в любом случае прошло определенное время, которое требовалось для расшифровки телеграммы, ее доклада начальнику разведки, его доклада этой же телеграммы наркому, который и принял решение о срочном направлении такой информации в Инстанцию, подготовки сопроводительного письма, упаковки в секретный пакет, передачи оного в фельдъегерскую связь, а также для доставки этого пакета в секретариат Сталина. Подчеркиваю, что при всем том, что в разведке традиционно работают, тем более в угрожаемый период, в режиме резкого ускорения всех действий, в любом случае прошло некоторое время, прежде чем эта информация попала к Сталину. Тем более что в ней была учтена информация двух агентов, на что также требовалось время и что зафиксировано в воспоминаниях сотрудника, который непосредственно работал с этими данными. Принимая же во внимание то обстоятельство, что на «сопроводиловке» стоит дата «17 июня 1941 г.», эти данные ушли с Лубянки после полуночи, то есть уже в первые часы 17 июня 1941 г. — в те времена весь партийно-государственный аппарат СССР работал до глубокой ночи, подстраиваясь под рабочий режим самого Сталина, который любил работать по ночам. Поэтому вовсе не случайно П.М. Фитин продолжил свое описание того события, так, как это приведено ниже.]

Поздно ночью с 16 на 17 июня меня вызвал нарком и сказал, что в час дня его и меня приглашает к себе И.В. Сталин. Многое пришлось в ту ночь и утром 17 июня передумать. Однако была уверенность, что этот вызов был связан с информацией нашей берлинской резидентуры, которую он получил. Я не сомневался в правдивости поступившего донесения, так как хорошо знал человека, сообщившего нам об этом».