22 июня. Черный день календаря.

Когда вернулись с танцплощадки ребята, подходит ко мне товарищ мой украинец Решетило (у нас по­полнение пришло из Самарканда и Украины), ко­торый был вторым номером на пулемете «Мак­сим»: «Володя, ты знаешь, мне очень неприятную вещь сказала моя подружка». — «Что она тебе ска­зала?» — «Она сказала, что нам завтра будет очень плохо». — «Почему?» — «Завтра начнется война». Я подумал, что хоть девчонка и говорит такое, но ведь старшие командиры молчат, и, наверное, она ошибается. Часиков в 12 или в час ночи в Германию ушел состав с толкачом.

Примерно в 2 часа ночи подбежал ко мне по-

Немецкие солдаты осматривают первые трофеи.

вар. «Володя, на кухне отключена вода! Завтрак я не могу готовить». Через 10—15 минут он выска­кивает опять: «Отключили электричество!» Я по­нял, что девчонка права. И тут где-то в полчетвер­того уже раздается могучий гул сотен самолетов, ко­торые перелетают с запада на восток, на нашу тер­риторию. Я понял, что это война! Побежал в штаб, там должен был быть офицер, дежурный по гарни­зону. Никого нет. Я схватил трубку, чтобы позво­нить начальнику штаба. Телефон не работает. Все-линии были порезаны. Я побежал в казарму: «Бо­евая тревога! Быстро хватайте «Максимы», вин­товки, патроны, и согласно боевому расписанию занимайте оборону». И когда последние из сол­дат уже выбегали из казарм, раздался фантасти­ческий грохот. Мы сразу не поняли, откуда такие мощнейшие взрывы над цитаделью — самолетов же не было. А там, напротив крепости, стояли 600-мм пушки! Можете себе представить, какой от них грохот. Первые минуты... Растерянность... Даже мост взорвать из Бреста в Тересполь не успели! Сразу же через него повалили немцы. И браво начали нас окружать, и где-то через час — час с лишним они появились в проходной прямо перед нами. ... А ребята-то все были сон­ные, но они быстро организовались и очень хоро­шо встретили этот немецкий поток. Часть заняла окопы перед фортом — учебные и на случай не­приятностей — мы думали, что они фактически не нужны будут нам. Ребята с этих окопчиков пали­ли из пулеметов и винтовок. Часть бойцов заняла оборону в помещении штаба.

Со старой границы мы привезли десятка два «Максимов» и штук 8—10 использовали, когда все это началось. Заняли позиции в столовой с пулеме­тами, и ребята открыли мощный огонь. Решетило и я ходили, командовали. Потом я лег за пулемет. После второй атаки (прошло, наверное, часа пол­тора — два с начала войны) появился броневик, но ребята с ним справились очень быстро. Только во­шел на проходную, и его подбили прямо там грана­тами и огнем из пулеметов. Наверное, пуля в смот­ровую щель попала и убили шофера... Опять отсту­пили, а потом вновь пошли.

С левой стороны, прямо перед нами, появилась девятка самолетов. Я потом уже узнал, что это Ю-87, так называемые, лапотники и набросились на окопы перед укреплением... Ни один человек не пришел после этого удара. Представляете себе, на каких-то 100 метров 9 пикировщиков...

Тут мы заметили, что немцы решили нас окру­жить. Кроме того, у нас заканчивались боеприпа­сы — остались только НЗ-патроны (по 2 коробки на пулемет). Поэтому я дал команду открыть мощный огонь из пулеметов и винтовок и уходить. Тогда ни у кого часов не было, может быть, 2—3 часа оборо­нялись. Мы отошли в конец своего гарнизона, не зная, что немцы уже там. Решили рвануться к Се­верному гарнизону. Я с еще одним пограничником первым пробежали расстояние до Северного гар­низона. Началась стрельба, мы кувыркались, пол­зли... Прошли мы оба. А вслед ребята, оставшись без командира, рванулись все вместе, 40—60 че­ловек. Как телята... Немцы открыли массированный огонь с автоматического оружия. Сюда больше ни­кто не пришел. Может быть, они не все были убиты, но мы подойти туда не могли, потому что немцы тут же сразу пошли в атаку. Итак, из нашего подразде­ления один я остался жив. Во второй батарее ни од­ного человека не осталось. В третьей батарее еще остался жив один солдат по фамилии Чиж. Вот так за 2—3 часа войны из отдельного батальона оста­лись 2 человека...»