Читаем 23 главных разведчика России полностью

После ГДР Дроздов работал в Китае, в самые сложные годы культурной революции и откровенной враждебности, дошедшей до вооруженного столкновения на острове Даманский. В начале 1975 года начальник разведки Крючков сказал Дроздову, что Андропов предлагает ему поехать резидентом в Нью-Иорк. Его предшественник Борис Соломатин прислал в центр обширное послание, из которого следовало, что разрядка и некоторое улучшение отношений с Соединенными Штатами вредят советским интересам. Андропов решил отправить в Нью-Иорк нового человека не только проверить оценки и выводы Соломатина, но и активизировать работу.

Дроздов ввел новые правила для советских граждан, работавших в Нью-Йорке. Все дипломаты должны были заранее получить разрешение на встречу с иностранцами. Жены советских сотрудников миссии могли ходить по городу только с сопровождающими. Охранники отмечали, когда дипломаты приходят и уходят.

Аркадий Шевченко с тревогой встретил нововведения Дроздова. Ему казалось, что за ним следят. Многие годы Шевченко прожил в страхе. Пока он, готовясь к побегу, работал на ЦРУ, боялся, что сотрудники КГБ его заподозрят, силком посадят в самолет, привезут домой и расстреляют. Он был не далек от истины, с ним так бы и поступили, но к подозрительному резиденту не прислушались.

Генерал Дроздов уверяет, что сразу почувствовал: в советской колонии в Нью-Йорке есть предатель. Но если бы у него были доказательства шпионской работы Шевченко, он бы сразу получил санкцию на возвращение Аркадия Николаевича в Москву. Но в тот момент у советской разведки не было агентов внутри ЦРУ, и некому было выдать Шевченко.

Скорее всего, сотрудники резидентуры обратили внимание на разгульный образ жизни Шевченко. Он сильно пил, причем начинал с утра, разговаривал очень откровенно. Утратив обычную осторожность, ругал начальство. Перестал ходить на партийные собрания, которые для маскировки именовались «профсоюзными». Так советские люди за границей себя не ведут, решили бдительные чекисты.

На первый сигнал резидента из Нью-Иорка начальник разведки и будущий председатель КГБ Владимир Крючков не обратил внимания. Это значит, что Шевченко обвиняли не в работе на ЦРУ, а в «неподобающем поведении». Дроздов пишет в своей книге, что из центра ему даже предложили прекратить наблюдение за уважаемым человеком. Тем не менее о поведении Шевченко комитет госбезопасности поставил в известность первого заместителя министра иностранных дел Василия Васильевича Кузнецова, спокойного и невозмутимого человека. Он, в свою очередь, сообщил о подозрениях чекистов новому постоянному представителю СССР при ООН Олегу Трояновскому.

Олег Александрович тоже возразил против досрочного отзыва Шевченко. Разговор у него с Дроздовым вышел неприятный. Резидент иезуитски предупредил Трояновского, что по положению именно он отвечает за положение в советской колонии. Это, естественно, уменьшило желание Трояновского защищать кого-то из дипломатов.

После второго послания резидента генерал Дроздов написал, что Шевченко запил, не общается с людьми, все-таки решили отозвать Аркадия Николаевича в Москву. Но текст телеграммы составили так неумело, что Шевченко испугался и ушел к американцам.

Советский посол в Соединенных Штатах Анатолий Добрынин и представитель в ООН Олег Трояновский потребовали от американцев устроить встречу с Шевченко. Но это был бесполезный разговор. Два посла уговаривали его вернуться, а Шевченко повторял, что он решил остаться – и точка. Они оставили ему два письма – от жены Лины, которую уже отправили в Советский Союз, и от сына. Они призывали его вернуться к семье.

Трояновский встретился с Шевченко еще раз, повторив:

– Еще не поздно все пересмотреть и вернуться на Родину. Никаких последствий не будет.

Шевченко требовал письменных гарантий жене и детям.

– Никто не собирается вступать с вами в сделку, – сказал Трояновский, – потому что никто не будет преследовать вашу семью. Они ничего общего с вашим решением не имеют.

Сын Шевченко Геннадий, окончив МГИМО, сам работал в Министерстве иностранных дел и в момент побега отца находился в зарубежной командировке в Швейцарии. Вдруг его попросили срочно вылететь в Москву будто бы для того, чтобы передать в МИД важный пакет. Это был повод вернуть его на родину. На всякий случай вместе с ним послали сотрудника резидентуры военной разведки майора Владимира Резуна, который через несколько месяцев сам бежал на Запад и теперь больше известен под своим писательским псевдонимом Виктор Суворов.

В мае жена Шевченко покончила с собой. Она отравилась. Ее труп нашли в стенном шкафу в московской квартире. Аркадий Шевченко позвонил в советское посольство в Вашингтоне. Его соединили с послом Добрыниным.

– Скажите мне правду, – попросил Шевченко. – Что случилось с моей женой?

– Я знаю ровно столько же, сколько вы, – ответил Добрынин. – Единственный источник информации для меня – американские газеты.

Шевченко был заочно приговорен Верховным судом РСФСР к высшей мере наказания с конфискацией имущества, поэтому из квартиры забрали все ценное.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное