24 часа (СИ)

      Он замирает, думает о чем-то своем, Мишка дергается, пытается укусить меня, а я как псих, как конченный психопат, искренне, всей своей до глубин прогнившей душой желаю этой гниде смерти. Колеблется он. А ты, сука, не думал, каковы могут быть последствия? Что из-за тебя, твари, другой пострадать может?

      - Прыгай, иначе я сам тебя скину.

      Вздрагивает, размышляет о чем-то своем и, круто развернувшись... убегает?

      От неожиданности и несправедливости этого мира даже выпускаю Мишку из захвата. Он затихает, выдыхает с облегчением, но вставать не спешит.

      - Ты понимаешь... - начинает в привычной для себя манере педагога.

      - Заткнись, иначе я сам с этой крыши сигану. Из-за него ты чуть не погиб, - голос предательски дрожит, и я хочу быть сильным, я, мать вашу, должен быть таким, но тот липкий, почти детский страх потери не дает возможности взять себя в руки.

      - Все же обошлось, - не унимается он. - Это моя работа... - столько убеждения в его голосе, столько стремления доказать мне, что прав, что так надо, а я, не выдержав давления, не стерпев того накала страстей и эмоций, начинаю смеяться. Сначала легко, почти неслышно, затем громче, громче и вовсе срываюсь на истеричный ржач, со слезами, со всхлипами и рваными выдохами, с болью в ребрах и стянутыми от нехватки кислорода легкими.

      Мишка молчит пару секунд, дает мне время, затем осторожно поворачивается ко мне, не пытаясь выпутаться из моих рук, намертво вцепившихся в него, встает на колени, прижимая ржущего и заходящегося в истерике меня к своей груди, крепко обнимает, гладит по волосам, что-то шепчет успокаивающее, обещает, что будет рядом, что не бросит, а меня еще больше разрывают его слова, убивают, стирают подчистую нервы и остатки здравого смысла. Но тепло его рук и забота в голосе делают свое дело и, так же, как и началась, истерика резко прекращается, и уже я прижимаю его к себе, не позволяя даже подумать, чтобы отстраниться.

      Мой.

      Вот он, родной и самый близкий.

      Живой, дышит, улыбается, стирая с моих скул постыдные слезы, и не вижу в его все еще затянутых испугом глазах неприязни или издевки, потому что понимает, как мне хреново.

      Если это сумасшествие, пускай оно не заканчивается никогда...

      "Время пошло."

      Ошалело шарю по сторонам, чуть отстранив от себя Мишку. Ищу. Ищу глазами что-то, сам еще пока не понимая, что именно, но чувство тревоги, неконтролируемого страха, что что-то сейчас должно произойти, усиливается с каждой секундой. И когда в паре километров от нас разрывает небо молния, за ней еще одна и еще, и то, с какой скоростью и периодичностью они приближаются к нам, не оставляет сомнений - эти двадцать четыре часа будут не самыми легкими для нас.

      Срываюсь с места, радуясь, что все еще могу стоять на ногах, хотя и дается это с большим трудом. Вздергиваю завороженного и словно загипнотизированного Мишку на ноги и, под грохот взрывающегося в вышине грома и ярких вспышек молний, несусь к двери, ведущей к пожарной лестнице.

      Тучи налетели будто живые, стягиваясь вокруг нас и не давая пробиться свету, окрасили небо в черный цвет. Всего пару минут, а хлопки уже совсем рядом, пригибаемся от разрядов, кажется, живого тока, врезающегося в кирпичную кладку на крыше неподалеку от нас, внизу слышны крики, продирающиеся до самого мозга, и если бы я верил в Бога, то уже начал бы молиться. Хотя, по-моему, самое время начать.

      Заталкиваю Мишку внутрь, захлопывая за собой дверь и слыша, как последняя молния прошлась совсем рядом, но стоит только закрыться двери, отрезать нас от бушующей непогоды, могу перевести дыхание под звуки гробовой тишины. Слышен лишь шум ливня и наше тяжелое учащенное дыхание.

      Мишка стоит согнувшись пополам и упершись ладонями в колени, переводит дыхание, стирает со лба испарину, изредка облизывая пересохшие губы, и, все же подняв на меня взгляд, с нескрываемыми сарказмом и издевкой интересуется:

      - А что за хуйня здесь вообще происходит, а, милый?

      А я бы и рад ответить, да сам ни черта не понимаю.

  Часть 3

      - А что за хуйня здесь вообще происходит, а, милый?

      А я бы и рад ответить, да сам ни черта не понимаю, но от его этого "Милый" такой издевкой повеяло, что даже в общей массе переполняющих меня чувств (хоть и промороженных немного от неверия в происходящее) и раздирающего желания затискать его до смерти (тьфу, блять, куда бы сплюнуть три раза?), нестерпимо захотелось ему ебнуть. И знаю же, что рука не поднимется, и хочется так, что руки чешутся.

      - Миш, давай мы отсюда выберем... выйдем, - подозрительно прищуривает глаза, явно слыша подвох, который стараюсь скрыть, - а потом решать будем.

      - Без проблем. Вали домой, у меня еще смена...

      - Да забудь ты про свою гребаную работу! - рявкаю так, что пролетом ниже, за дверью ведущей в жилой коридор, открываются сразу несколько дверей.