24 часа

У меня сразу же мелькнула мысль, что они снова неправильно указали возраст Полли. Затем я думаю, что тот день, когда Джоли Джонс протянет руки к моей дочери, станет днем, когда я лично убью эту бездушную сучку. Я вполне могу представить, как она преподносила журналистам на блюдечке эту замечательную историю: все смотрят на нее, развесив уши и хлопая ресницами, а она рассказывает, как она – эдакая великолепная молодая мачеха – спасает доведенного до отчаяния вдовца и его несчастную, но весьма фотогеничную дочь.

Я с отвращением швыряю газету куда-то в глубину комнаты. Она попадает в картину – неказистую картину, на которой изображена какая-то мельница, – и та, закачавшись, падает на пол.

Я слышу звуки какого-то движения в соседней комнате.

Сид находился всего лишь в семидесяти милях от «Форест Лодж», но он об этом ни разу не упомянул.

Получается, когда начался пожар, Сид был неподалеку.

Я не даю себе труда завязать шнурки на кроссовках. Убираю кусок фанеры с окна и здоровой рукой вынимаю последние куски стекла из оконной рамы. Все мысли о том, почему я все еще нахожусь здесь, взаперти, и о том, имеет ли Мэл какое-либо отношение к странной и даже умопомрачительной ситуации, в которой я оказалась, – все эти мысли улетучиваются: моя единственная цель сейчас заключается в том, чтобы вырваться на свободу.

Меня подгоняет уверенность в том, что Сид уже рядом с Полли.

И тут я слышу голос Мэла.

– Лори! – зовет он меня. Его голос кажется мне сердитым. – Лори, что ты делаешь?

Мое сердце громко стучит, адреналин снова хлынул в кровь и несется по венам. Собрав оставшиеся силы и не обращая внимания на боль в руке и плече, я отодвигаю тяжелый деревянный стол от окна и подпираю им дверь.

А Мэл уже пытается ее открыть: я вижу, как ручка поворачивается…

Я едва ли не прыгаю из окна. Словно змея, выползающая из своей кожи, я пытаюсь выбраться наружу. Мне это каким-то образом удается. Мои руки врезаются в гравий, затем я поднимаюсь на ноги, бросаюсь бежать, наступаю на свои шнурки, падаю, снова встаю, бегу. Бегу.

– Лори! – слышу я крик позади себя.

Я бегу быстрее, чем когда-либо в своей жизни, и напарываюсь на ветки старого розового куста, свисающие через садовую ограду на углу улицы. С расцарапанным лицом я продолжаю бежать.

«Почему Сид не сказал мне, где был вчера?»

Я бегу, пока не оказываюсь на широкой улице. Я тяжело дышу. Пальто на мне сейчас нет. Я чувствую, что спина вся вспотела. На джинсах кровь в тех местах, где я порезалась о последние осколки стекла. Но, по крайней мере, я знаю, что деньги Линды находятся в заднем кармане.

Я останавливаю такси и прошу водителя отвезти меня в район Холланд-Парк.

Он недоверчиво смотрит на меня и хмурится. Да уж, по моему внешнему виду и вправду не скажешь, что я из обитателей западного Лондона[58], – но, слава богу, таксист не пытается спорить, а просто открывает дверцу и тем самым разрешает мне сесть в машину. Я пытаюсь нащупать в кармане один из двух своих телефонов, чтобы позвонить в полицию, но с ужасом осознаю, что забыла их в доме Мэла вместе с пальто. Получается, я теперь не могу ни с кем связаться. Я снова оказалась в полном одиночестве.

– Черт возьми!

Но я по крайней мере куда-то еду. Откинувшись на спинку сиденья, я молюсь о том, чтобы такси двигалось побыстрее. Я не хожу в церковь, я не венчалась в ней, я не верю ни во что, кроме того, что Земля вращается вокруг Солнца. Но в данный момент я истово молюсь.

Тогда: до выставки Сида

Если бы любовь была простой, каждый любил бы подходящего ему человека – и поэтому жизнь тоже была бы простой.

Но она, конечно же, не простая. Отнюдь не простая.

Невозможно заранее обезопасить себя от неравных долей, которые не складываются в единое целое; от устремлений, которые заканчиваются полным провалом; от противоречивых страстей; от душевной боли.

В пятницу утром, пока Полли все еще спала, я уничтожила все следы пребывания Сида в своем доме, кроме его фотографий, находящихся в комнате Полли.

Прошлым вечером мне несколько раз звонил Мэл. Я переадресовывала все эти звонки на голосовую почту, но затем не давала себе труда прослушать сообщения. Я чувствовала себя изможденной и потрясенной недавними поступками Сьюзан. Я не знала, кому верить, и попросту не могла позволить себе еще больше запутаться в клубке их отношений.

Я села за кухонный стол, какое-то время смотрела в темноту и в конце концов позвонила Эмили. Дом казался мне ужасно пустым и унылым: к нам до сих пор не обратился ни один реальный покупатель, а мне все сильнее хотелось отсюда уехать и начать где-нибудь жизнь заново. Когда Полли уснула, я побродила по дому. Мне здесь все о чем-то напоминало.

Мне очень хотелось поговорить с Эмили, но она не ответила на мой звонок. Я оставила ей голосовое сообщение.

«Извини, – сказала я. – Я искренне прошу прощения. Я знаю: ты поступала так потому, что тебе не все равно. Пожалуйста, перезвони мне».

Но она не перезвонила.