25 июня. Глупость или агрессия?

В том страшном году день 17 июня пришелся на вторник. Обычный летний рабочий день. Заголовки центральных советских газет дышали безмятежностью, весьма близкой к скуке. Передовица в «Известиях» под названием: «О колхозном ширпотребе и местной инициативе». Далее идут статьи «Итоги реализации нового займа» и «Профсоюзно-комсомольский кросс начался». Некоторое оживление обнаруживалось только на последней странице. Там, где был опубликован страстный призыв руководства «Главконсерва»: «Возвращайте порожние стеклянные банки и бутылки!». На фоне этой мирной благодати особенно контрастно выглядели заголовки второй полосы номера, посвященной событиям заграничной жизни: «Война в Европе», «Война в Сирии», «Война в Африке», «Бомбардировки Кипра и Гибралтара», «Военные мероприятия Соединенных Штатов». Каждый читатель мог таким образом наглядно оценить плоды мудрой, неизменно миролюбивой внешней политики Советского Союза.

Именно в этот день, 17 июня 1941 г., поднятая по боевой тревоге 1-я танковая дивизия из состава 1-го мехкорпуса Ленинградского военного округа начала погрузку в эшелоны, уходящие в заполярный Алакуртти для «выполнения специальной задачи» [175]. Точный текст приказа (названного в отчете командира 1-го МК «личным распоряжением начальника штаба ЛВО генерал-майора Никишева»), к сожалению, неизвестен. В архивных фондах 1-го мехкорпуса (ф. 3422) и 1-й танковой дивизии (ф. 3000) этот документ найти не удалось. Строго говоря, единственным письменным подтверждением того важнейшего обстоятельства, что в приказе были использованы слова «боевой», «боевая тревога», являются опубликованные в 1987 г. воспоминания командира 1-й танковой дивизии В.И. Баранова («поднятые накануне по боевой тревоге, танкисты находились на погрузочных площадках железной дороги, где ставили свои машины па платформы…») [186]. Впрочем, в этом случае — как и во многих других — реальные факты являются не менее красноречивыми, нежели бумажные документы.

Наглядным подтверждением того, что уже 17 июня 1941 г. 1-я танковая приступила к выполнению боевой задачи, может служить картина того, в каком состоянии 1-я тд оставила место своей постоянной дислокации в поселке Струги Красные под Псковом. Генерал-полковник И.М. Голушко (в те дни только что окончивший Киевское танковое училище лейтенант) описывает в своих мемуарах, что он увидел, приехав в бывший лагерь 1-й танковой дивизии: «Кроме старшины, представившегося начальником танкового парка, здесь никого уже не было… Оставшиеся танки — 20 единиц „БТ-5“ и „БТ-7“ — считались на консервации. Осмотрел я их и только ахнул: одни без коробок передач, другие без аккумуляторов, у некоторых сняты пулеметы… На вопрос, что все это значит, старшина ответил, что полк, поднятый по тревоге (подчеркнуто мной. — М.С.), забрал все, что можно было поставить на ход…» [187].

Вот это и называется: на войне как на войне. По меркам мирного времени 20 брошенных, разукомплектованных танков — это преступление. Но командование 1-й танковой уже 17 июня 1941 г. знало, что мирное время для него и для вверенных ему частей закончилось. А это означало, что грузиться на железнодорожные платформы следовало не теряя ни одной лишней минуты, безжалостно разбирая на запчасти неисправные танки. Работа предстояла огромная: в дивизии числилось 372 танка. 53 бронеавтомобиля, 12 новейших 152-мм пушек МЛ-20 весом по семь тонн каждая, 1,5 тыс. автомобилей разного назначения, более 10 тысяч людей, сотни тонн горючего и боеприпасов. Все это надо было загрузить в эшелоны и отправить в район новой дислокации. Трудно сказать, сколько времени заняла бы такая масштабная работа в наше время. Невероятно, но факт — в ночь на 19 июня первые эшелоны уже ушли со станции погрузки. На станцию Алакуртти они прибыли вечером 22 июня. Последние два эшелона загрузились днем 24 июня (т.е. через два дня после начала советско-германской воины) и прибыли в Заполярье 26–27 июня [188]