25 ключевых книг по философии

В один прекрасный день, когда общество разовьется, эта объяснительная система станет устаревшей, отжившей. Тогда философская система становится идеей, моментом человеческой мысли, моментом ее развития. Таким образом, любая философия вначале практична: «Она (философия) остается эффективной до тех пор, пока остается живым праксис, породивший ее, вынашивающий ее и развивающий». Так, картезианство вдохновило Гольбаха, Гельвеция, Дидро и даже Руссо. Философия — это одновременно подведение итога знания, метода, регулирующей Идеи, наступательного оружия, общности языка. Это видение мира, которое перерабатывает загнившие общества.

С XVII века Сартр выделяет три крупных философских момента: «момент» Декарта и Локка, «момент» Канта и Гегеля и, наконец, «момент» Маркса. Эти три философии становятся каждая в свою очередь рамками любой частной мысли и любой культуры, пока не заканчивается «исторический момент», на который они указывают.

Нельзя назвать философами тех мыслителей, которые пристраивают идею, пересматривают ее и подгоняют в зависимость от того, может ли она вписаться в философию «исторического момента». Это люди относительные, которых Сартр предлагает называть идеологами. Так, экзистенциализм — это идеология. Это паразитическая система, которая первое время живет за пределами Знания (марксизм), а затем пытается внедриться в него.

Когда-то гегельянство было самым значительным философским подведением итога. По сравнению с Гегелем Кьеркегор кажется ребенком, едва освоившим счет. Он интегрируется в гегелевскую систему Но как раз именно это Кьеркегор и оспаривает: «Существующий человек не может ассимилироваться системой идей». Но если Кьеркегор требует чистой частной субъективности в обмен на объективную универсальность сущности, то это вовсе не мешает его мысли целиком вписываться в гегелевский момент философии. Напряженность между Гегелем и Кьеркегором является отражением этой проблемы. Гегель прав, а Кьеркегор ошибается.

Если в противоположность Кьеркегору Маркс преодолел гегельянский момент, то это благодаря тому, что он заменил вопрос знания, поставленный Гегелем, на вопрос праксиса. Недостаточно знать мир, его надо изменять, производить. Человек перестал быть абстрактным, теперь он конкретный. Маркс прав в отличие и от Кьеркегора, и от Гегеля, потому что в полемике с первым он утверждает специфичность человеческого существования, а со вторым — рассматривает конкретного человека в его объективной реальности.

Развитие мысли связано с уместностью поднимаемого вопроса относительно историчности. Если экзистенциализм уместен в случае с Кьеркегором, то в случае с Жаспером в XX веке он имеет уже иное историческое соответствие. Идеология Жаспера была образом действия наполненного. Она отражала желание мелкой буржуазии отстоять свои позиции путем утверждения аристократии души:

«Жаспер регрессирует в историческом движении, потому что направляет реальное движение праксиса в абстрактную субъективность, единственной целью которой является достижение определенного глубоко личного качества».

Своим присутствием философия преобразует структуры знания. «Господствующими идеями являются идеи господствующего класса», — говорит Маркс. «Он прав», — считает Сартр, используя его пример, чтобы показать, как общество, в котором сформировался Маркс, отторгало его. Даже если бы этому обществу прочитали Маркса, оно не поняло бы то, что должно было понять, а именно: установить связь между теорией и практикой. По мнению Маркса, эта связь устанавливается тогда, когда рабочий класс обретает самосознание: «Это обретение сознания (поднимающегося класса) действует на расстоянии на интеллигенцию и путает мысли в их умах». Требовалось время, чтобы человек, поколение которого хотело знать свое место в реальной жизни, обрел конкретную форму эксплуатируемого рабочего, который производит условия жизни.