2666

Тем не менее он выбрал «Германию, безрадостную для обитания и для взора». Почему? Уж точно не потому, что это была его родина: господин Бубис, хоть и ощущал себя немцем, ненавидел самое слово «родина», одну из причин того, как он считал, что погибли более пятидесяти миллионов человек; а потому, что в Германии располагалось его издательство и он прекрасно представлял, как оно должно быть устроено, это немецкое издательство со штаб-квартирой в Гамбурге и сетью распространения в форме заказов книг, что включала в себя старые книжные магазины всей Германии, а некоторых из хозяев он знал лично, попивал с ними во время служебных поездок чаёк или кофеек, усевшись в уголке книжного магазина, постоянно жалуясь на плохие времена, постанывая о том, что публика презирает книги, а посредники и продавцы бумаги дерут три шкуры, печалясь о будущем страны, что не читает, — одним словом, прекрасно проводя время, покусывая печеньки или кусочки пирога, пока в конце концов господин Бубис не поднимался и не пожимал руку старому букинисту из, к примеру, Изерлона, а потом отправлялся, скажем, в Бохум, навестить старого бохумского букиниста, который хранил как реликвии — впрочем, продающиеся за определенную цену, этого не отнимешь, — книги с печатью Бубиса, изданные в 1930 или 1927 году, которые, согласно закону, закону джунглей, естественно, нужно было сжечь еще в 1935 году, но которые старый букинист предпочел спрятать, из чистой любви (что Бубис очень хорошо понимал — в отличие от большинства людей, включая автора книги) и благодарил за это движением души, что было вовне и дальше литературы, жестом, назовем это так, честных предпринимателей, предпринимателей, обладающих секретом, чья родословная восходила к самому зарождению Европы, движением, которое само было мифологией или открывало врата мифа, двумя столпами которого были букинист и издатель — они, а не писатель, он-то — лишь русло, по которому то изливалось, то не лилось и в котором вообще непонятно и тайновидно что творилось; нет, только букинист, издатель и длинная зигзагообразная дорога, написанная художником фламандской школы.

Вот почему вовсе не было странным, что господину Бубису быстро наскучила политика и он решил заново открыть издательство: печатать и продавать книги — это единственное, что в глубине души его интересовало.

Тем не менее примерно в это время, незадолго до того, как снова открыть здание, возвращенное ему Фемидой, господин Бубис познакомился в Мангейме, в американской зоне, с молодой тридцатилетней беженкой хорошего происхождения и потрясающей красоты, и, непонятно как — ибо господин Бубис не имел славы донжуана, — они сделались любовниками. Эта связь вызвала в его жизни удивительные изменения. Учитывая его возраст, он и без этого был энергичен, но тут его силы утроились. Издателя охватила беспримерная жажда жизни. И его убежденность в успехе нового предприятия (впрочем, Бубис обычно поправлял тех, кто говорил о «новом предприятии», ибо для него это было все то же старое издательство, которое возвращалось к жизни после длинной и нежеланной паузы) стала поистине заразительной.

На церемонии открытия издательства, на которой присутствовали власти, артисты и политики Гамбурга, не говоря уж о делегации английских чиновников, любителей романного жанра (хотя, увы, более любителей жанра детективного или георгианского варианта романа про лошадей или филателистического романа), и представителей не только немецкой, но и французской, английской, голландской, швейцарской и даже американской прессы, его невеста, как он ласково называл ее, была представлена публике, и ей выразили всяческое почтение, впрочем одновременно удивляясь эдакой оказии: все ждали, что то будет женщина сорока или пятидесяти лет, из интеллектуалов; другие думали, что речь идет, как это было принято в семье Бубисов, о еврейке; а другие, руководствуясь опытом, думали, что это всего лишь еще одна шутка, на которые господин Бубис был, как все знали, весьма горазд. Однако все оказалось очень серьезно, и это стало понятно во время приема. Женщина была не еврейкой, а стопроцентной арийкой, также ей исполнилось не сорок, а лишь тридцать с небольшим лет, хотя выглядела она максимум на двадцать семь, и два месяца спустя шутка или шалость Бубиса превратилась в факт: тот женился, со всеми мыслимыми почестями и окруженный элитой города, в дряхлом и ремонтируемом здании мэрии, а гражданскую церемонию — незабываемую, уж поверьте! — провел ради такого случая сам мэр Гамбурга, коий, пользуясь случаем и безудержно льстя, назвал Бубиса блудным сыном и образцовым гражданином.

Когда Арчимбольди приехал в Гамбург, у издательства, в стремительном развитии своем еще не достигшем высот, которые господин Бубис назначил второй долгосрочной целью (первой стало преодоление дефицита бумаги и поддержание сети дистрибуции по всей территории Германии, а остальные восемь знал только господин Бубис), тем не менее дела шли весьма неплохо, а его хозяин и господин чувствовал себя удовлетворенным и усталым.