2666

Той ночью Лотте впервые за много времени приснился брат. Арчимбольди шел по пустыне в шортах и соломенной шляпе, а вокруг тянулись пески, одна за другой, до самого горизонта, перекатывались дюны. Она ему что-то кричала, кричала, остановись, мол, никуда отсюда ты не попадешь, но Арчимбольди все уходил и уходил, словно хотел навсегда затеряться в этой непонятной и враждебной земле.

— Она непонятная и к тому же враждебная, — говорила Лотте, и только тогда понимала, что снова превратилась в девочку, девочку из прусской деревни между лесом и морем.

— Нет, — отвечал ей Арчимбольди, но слышалось это так, словно он шептал ей на ухо, — эта земля прежде всего скучная, скучная, скучная…

Проснувшись, Лотте поняла, что надо ехать в Мексику, не теряя ни минуты. В полдень Ингрид пришла в мастерскую. Лотта увидела ее в окно кабинета. Как и раньше, прежде чем подняться, Ингрид остановилась поболтать с парой слесарей. Смех ее, приглушенный оконным стеклом, казался свежим и беззаботным. Однако представ перед ней, Ингрид вела себя намного серьезнее. Прежде чем позвонить адвокату, они попили чаю с печеньем. Лотте уже двадцать четыре часа ничего не ела, и сладкое пришлось ей по вкусу. Присутствие Ингрид, кроме того, придавало сил: она была простой и разумной девушкой, которая могла шутить, когда можно, и становиться серьезной, когда нужно было становиться серьезной.

Во время звонка Лотте сказала Ингрид передать адвокату, что она сама, лично, поедет в Санта-Тереса решить все проблемы, которые надо решить. Сантолайя казалась сонной, словно ее вытащили из постели, дала Ингрид пару адресов, и разговор завершился. Этим вечером Лотте сходила к адвокату и изложила ему суть дела. Тот сделал пару звонков и сказал, чтобы она была осторожней — мексиканским юристам доверять нельзя.

— Это я уже знаю, — с уверенностью ответила Лотте.

Также он ей посоветовал, как лучше переводить деньги из банка в банк. Вечером она позвонила Ингрид домой и спросила, не хочет ли та поехать с ней в Мексику.

— Конечно, я все оплачу, — сказала она.

— Как переводчица? — спросила Ингрид.

— Как переводчица, устная переводчица, компаньонка — как кто угодно, — сердито ответила Лотта.

— Согласна.

Через четыре дня они прилетели в Лос-Анджелес. Там сели на рейс до Тусона и оттуда поехали в Санта-Тереса на взятой напрокат машине. Когда Клаус увидел ее, то первое, что сказал, — ты постарела; и ей стало за это стыдно.

Годы не проходят даром, хотела бы она ему ответить, но ей помешали слезы. Они сидели вчетвером: адвокат, Ингрид, она и Клаус, в комнате с бетонными стенами и полом, испещренными влажными пятнами, за пластиковым, сделанным под дерево, столом, привинченным к полу, и двумя деревянными скамьями, тоже привинченными к полу. Ингрид, адвокат и она сидели на одной скамье, а Клаус — на другой. На нем не было ни наручников, ни синяков. Лотте заметила, что с последнего раза он пополнел, но это было давно, и Клаус тогда был еще мальчишкой. Когда адвокат перечислила все убийства, в которых его обвиняли, мать подумала, что эти люди сошли с ума. Никто в своем уме не может убить столько женщин, сказала она.

Адвокат улыбнулась и сказала, что в Санта-Тереса есть кто-то, возможно, не в своем уме, и он это делает.

Офис Виктории располагался в северной части города, в квартире, где она жила. Входов было два, но квартира — одна и та же, с еще тремя или четырьмя побеленными стенами.

— Я тоже живу в таком месте, — сказала Лотте, но адвокат не поняла, так что Ингрид пришлось объяснить, что квартира Лотте находится над автомастерской.

В Санта-Тереса по рекомендации адвоката они остановились в лучшем отеле города «Лас-Дунас», хотя в Санта-Тереса не было никаких дюн, как сказала Ингрид, ни в самом городе, ни в окрестностях, ни в ста километрах вокруг. Поначалу Лотте хотела взять два номера, но Ингрид убедила ее взять один, чтобы было дешевле. Лотте уже много лет как не делила ни с кем комнату, и поначалу ей было трудно уснуть. Чтобы развлечься, она включала телевизор, беззвучно, и смотрела на экран из постели: люди говорили и жестикулировали и пытались убедить других людей в чем-то, наверное, очень важном.

По вечерам часто показывали проповедников. Мексиканских телепроповедников было просто узнать: они были смуглые, и сильно потели, а костюмы и галстуки выглядели так, словно их купили в секонде, хотя, похоже, они были новые. Кроме того, проповеди их выглядели драматичнее, зрелищнее, и публика участвовала живее, — впрочем, она, казалось, состояла сплошь из наркоманов и неудачников; кстати, с американскими проповедниками все было с точностью до наоборот: те были тоже плохо одеты, но, по крайней мере, казалось, что у них есть постоянная работа.

Возможно, я так думаю, думала Лотте ночью на мексиканской границе, только потому, что те белые — некоторые, наверное, произошли от немцев или голландцев и потому кажутся мне ближе.