2666

У стойки администратора им выдали список городских гостиниц. Амальфитано предложил обзванивать их из университета, раз уж у них сложились отличные отношения с Герра, точнее, вот так: Герра испытывал к литературоведам глубокое, прямо до дрожи, благоговение, впрочем, несвободное от тщеславия и кокетства; правда, тут нужно было бы добавить: за кокетством и благоговением скрывалась хитрость — благорасположение Герры возникло не на пустом месте — такова была воля ректора Негрете,— и Амальфитано прекрасно понимал, что к чему: Герра хотел выжать все, что можно, из приезда сиятельных ученых из Европы, и его можно было понять: будущее сокрыто, и никто не знает наверняка, когда жизненный путь извернется и в каких дотоле незнакомых местах окажется идущий по нему. Но литературоведы отказались от приглашения позвонить из университета и воспользовались телефонами в номерах, записав расходы на свой счет в гостинице.

Чтобы выиграть время, Эспиноса и Нортон звонили из номера Эспиносы, а Амальфитано и Пеллетье — из номера француза. Спустя час результаты обзвона оказались более чем плачевны. Нигде, ни в какой гостинице не останавливался никакой Ханс Райтер. По прошествии двух часов они решили временно прекратить расспросы и спуститься в бар чего-нибудь выпить. Осталось прозвонить лишь несколько гостиниц в городе и некоторые мотели в пригородах. Просмотрев список внимательно, Амальфитано сказал им, что большая часть мотелей в нем — замаскированные бордели, и сложно вообразить, что немецкий турист отправится в такое место.

— Мы ищем не немецкого туриста, а Арчимбольди,— ответил Эспиноса.

— Согласен,— кивнул Амальфитано и действительно вообразил Арчимбольди в мотеле.

— Вопрос,— заметила Нортон,— в том, зачем в этот город приехал Арчимбольди.

Потом они заспорили и в конце концов пришли к выводу, и Амальфитано тоже с этим согласился, что Арчимбольди мог приехать в Санта-Тереса повидаться с другом или собрать материал для будущего романа. Или для того и другого вместе. Пеллетье склонялся к тому, что Арчимбольди все-таки приехал к другу.

— К старому другу,— предположил он.— Тоже немцу.

— Немцу, которого он давно не видел. С конца Второй мировой вой­ны,— сказал Эспиноса.

— Армейский друг, Арчимбольди дорожил им, а тот исчез после вой­ны или даже до ее конца,— заметила Нортон.

— И да, этот друг в курсе, что Арчимбольди — это Ханс Райтер,— сказал Эспиноса.

— Необязательно, может, этот друг понятия не имеет, что Арчимбольди и Ханс Райтер — один и тот же человек, он знает лишь Райтера и знает, как с ним связаться,— вот и все,— возразила Нортон.

— Но это не так уж и легко,— вздохнул Пеллетье.

— Нет, не легко, потому что подразумевается, что Райтер, с тех пор как виделся последний раз с другом, скажем в 1945 году, не поменял адреса,— заметил Амальфитано.

— Статистика говорит нам, что все немцы, родившиеся в 1920 году, меняли место жительства хотя бы раз в жизни,— сказал Пеллетье.

— Так что, может, этот друг не сам с ним связался, а наоборот — Арчимбольди связался со своим другом,— предположил Эспиноса.

— Другом или подругой,— сказала Нортон.

— Мне кажется, что это скорее друг, чем подруга,— сказал Пеллетье.

— А может, ни друг, ни подруга тут ни при чем, а мы тут на ощупь бредем и ничего толком не знаем,— пожал плечами Эспиноса.

— Но тогда… зачем-то ведь Арчимбольди сюда приехал? — задалась вопросом Нортон.

— Это точно друг, причем близкий, иначе Арчимбольди не отправился бы в такое долгое путешествие! — сказал Пеллетье.

— А если мы ошиблись? А если Альмендро наврал? Или что-то перепутал? Или ему наврали? — спросила Нортон.

— Какой Альмендро? Эктор Энрике Альмендро? — заинтересовался Амальфитано.

— Да, он, вы знакомы? — спросил Эспиноса.

— Лично нет, но я бы не слишком доверял его свидетельству,— сказал Амальфитано.

— Почему? — удивилась Нортон.

— Ну… это такой типичный мексиканский интеллектуал. Для него главное — выжить,— ответил Амальфитано.

— Разве не все латиноамериканские интеллектуалы озабочены тем же самым? — возразил Пеллетье.

— Я бы это сформулировал по-другому. Есть, к примеру, люди, которым интереснее писать…

— А можно поподробнее? — спросил Эспиноса.