26b5465a54f0fb67580165b5a7e11988

другой стороны приблизился к паутине. Подняли пауки полог перед пришедшим, и светлее стало

в камере Реи. Появлению даже и своего мучителя была бы она безмерно рада, лишь бы не

оставаться в одиночестве с этими пауками, но то был не Яскайлег. Вошла в камеру Реи девочка, бывшая в том возрасте, когда превращаются девочки в девушек. Без всякого сомнения,

принадлежала вошедшая тому же народу, что и Яскайлег, и была так же бледна, стройна и

красива, как он. Неуклюжим животным почувствовала себя Рея рядом с ней, собакой, которую

хозяева наказали за большую провинность, а теперь, может быть, простят – или, быть может, продлят наказание. И при виде девочки разрыдалась она, чувствуя, как отпускает ее напряжение, державшее все это время.

Девочка принесла ей еду, завернутую в большой зеленый лист, и прохладное питье в

другом листе, края которого поднимались вверх, как у лодочки. Не смогла Рея есть, но воду

выпила с жадностью, и снова посмотрела на пришедшую, не смея заговорить с ней первой.

Сказала девочка:

– Меня зовут Цамира. Как зовут тебя?

Сказала пленница:

– Рея.

Спросила ее дроу:

– Скажи, очень ли страшно тебе было жить среди людей?

Настолько был серьезен ее вопрос, настолько неподдельно любопытство – что

истерическим смехом расхохоталась Рея, и долго еще не могла остановиться. Вскоре, впрочем, смех ее перемешался с рыданиями.

Сказала Рея девочке-дроу:

– Страшен ваш замок, и страшно мне находиться среди вас – в селении же, где жила я, я

была счастлива.

Сказала Цамира:

– Вот как? Яскайлег, мой отец, говорит, что все люди – чудовища.

Сказала Рея:

– Он лжет.

Спросила ее девочка-дроу:

– Скажи, во всем ли он лжет мне? Лжет ли он, говоря, что вы часто убиваете друг друга, хотя и принадлежите к одному народу? Лжет ли он, говоря, что жизни не принадлежащих к

вашему народу вы цените и того меньше? Лжет ли он, говоря, что вы полагаете себя рабами богов

и от того считаете себя вправе повергать мучениям всякого, кто не разделяет с вами вашей веры?

Лжет ли он, говоря, что одни из вас более почитают одного бога, а другие другого, и беспощадно

воюют между собой, стремясь заслужить одобрение своих господ? Лжет ли он, говоря, что вы

истребили многие народы, и уничтожили все прекрасное, что создали они?

– Может быть, это и так, – сказала Рея. – Но если и уничтожили когда-то люди каких-то

других существ, я об этом ничего не знаю.

– А что касается всего остального? Так ли это?

– Так, – сказала Рея, – но мы видим это совсем иначе, чем твой отец.

Кивнула девочка:

– И он говорил мне, что видите вы все это иначе. Жестокость вы называете смелостью, трусость – смирением, вероломство – умом и хитростью, глупость и жадность – благоразумием, рабство – верой. Вижу я, что не лгал он, говоря, что вы – чудовища.

– Кто же тогда вы? – Крикнула Рея в лицо девочке. – Никогда бы не додумались люди до

ужасов, которые я видела в вашем замке!

Сказала девочка:

– Жесток мой отец, но никогда я не слышала от него, чтобы он говорил мне: «Я добр», или

«Я милосерден», или «Я справедлив».

– Неужели ты думаешь, что его честность оправдывает все то, что он делает? – Спросила

Рея Цамиру.

Сказала Цамира:

– Как может честность оправдывать что-либо? Она либо есть, либо ее нет, но низок тот, кто не имеет ее. Дела моего отца открыты, а слова прямы. Его легко возненавидеть, и трудно

любить – и я, быть может, единственная, кто любит его, потому что я – его дочь.

Сказала Рея:

– Черной ненавистью возненавидела бы я своего отца, если бы узнала, что он когда-то в

прошлом сделал хотя бы сотую часть того, что обещал мне Яскайлег.

– Представь, – сказала ей Цамира, – что некие захватчики пришли в поселение, где обитала

ты, и истребили всех твоих ближних. Представь также, что было много этих захватчиков, и

истребили они всех людей во всех других поселениях, и во всех городах, и странах, и во всех

Землях. Осталась только ты одна. Не захочешь ли ты хотя бы чем-нибудь отомстить захватчикам, если будет у тебя такая возможность?

Сказала Рея:

– Даже если я захочу им мстить, то не стану подвергать пыткам беззащитных.

– А если, – спросила Цамира, – оказалось бы, что захватчики уничтожили вас потому, что

подчинялись некой невидимой, неосязаемой, неощутимой воле, объединяющей их – хотя они сами

и не знали об этом? И если бы, убивая захватчиков, ты всего только бы лишила эту волю

нескольких инструментов, каковых у нее бесчетное множество, а причиняя долгую боль их телам

и, главное – их душам – смогла бы причинить некоторую боль и тому духу, который объединяет

их всех? И, не в силах умертвить этот дух, не сделала бы ты того, что было бы для него – как

пощечина? Даже если для того потребовалось бы похитить одно из самых нежных порождений

этого духа и проделать с ним некие, не слишком приятные, но необходимые манипуляции? Как бы

ты поступила?

Сказала Рея: