27 приключений Хорта Джойс

— Чорт его дери, — радостно воскликнул Рэй-Шуа, схватив медвежонка зубами, будто кошка мышь, — как истинная обезьяна, я его пробую на зуб. Восхитительный подарок. Мерси. Целую. Это первый орден, высшая награда за мою охотничью страсть. Браво, Наоми. Хорт завидует моей гордости.

— Очень, — тихо улыбаясь, ответил Хорт, заметно успокоившийся.

— А вот заводная куколка-негритянка. Она танцует и поет детскую песенку.

Наоми завела куколку и поставила на пол.

Негритяночка, сверкая белизной белков и зубов, заплясала и запела:

Джай абба,
Джай абба,
Баддо гуа чечиба.

— Эта негритяночка пусть будет дочерью Чукки, — заявила Наоми, — должна же быть дочь у Чукки. Мы назовем ее Ниа, в честь премьерши американских кино, нашей Ниа.

Восхищенная Чукка расцеловала Наоми и танцующую Ниа.

— Хорт, очередь за тобой получить подарок, — ликовала Наоми, заметив почти полное успокоение Хорта, — смотри: это Цунта — розовая птица с черно-золотистыми крылышками и бирюзовыми глазами. В ней имеется часовой механизм. Каждый час Цунта поет точное время, напоминая о его драгоценности и краткости.

— Цунта — это ты Наоми, птичка любимая, — бодрым, ясным голосом произнес Хорт, видимо взявший себя в руки.

— Цунту нужно повесить к потолку, за колечко, что у ней на спине, — объясняла обрадованная бодростью Хорта Наоми, — когда она поет, а поет дивно, изумительно-симпатично, она машет крылышками и открывает клюв, как живая. Ты, Хорт, устрой ее теперь же. Нельзя терять времени, потому что я завела Цунту по вашим часам, и через десять минут она будет петь о четырех часах вечера.

Хорт горячо расцеловал Наоми за подарок и принялся подвешивать птицу к потолку.

— Я не забыла привезти Диане ошейник зеленой кожи.

Наоми украсила Диану ошейником и достала к обеду всякие вкусные вещи.

Рэй-Шуа тем временем откупоривал ром и фруктовые консервы, поглядывая на сигары и табак.

Оживленно посвистывали птицы, перелетая по веткам, прилаженным к оконцам, украшенным кораллами рябины.

Диана сладко задремала у печки, около Чукки, в ожидании обеда, зеленея обновой.

Через десять минут дивно пропела Цунта о четырех часах вечера, помахивая крылышками под потолком.

Запахло обедом, ромом, духами, кофе.

Всюду на скамейках заблестели заграничные цветные журналы.

В углу, у дверей, заблестела куча жестяных банок разных консервов.

Обед начался.

— А ружье и охотничьи припасы, — заявила Наоми, — мы рассмотрим после обеда. Хорт, ты завтра же будешь учить меня ходить на лыжах и охотиться? Стрелять я умею.

— Непременно, завтра же, — поддерживал Хорт.

— У нас замечено шесть зимних медвежьих берлог, — предлагал жуя Рэй-Шуа, разливая ямайский ром с нескрываемым предвкушением, — поэтому, не теряя времени на радость Цунте, следовало бы начать охоту не с зайцев, а с симпатичных медведей.

— Ну что же, — всерьез соглашалась Наоми, — я готова начать охоту с медведей — тем интереснее. С вами мне ничуть не страшно, хотя я и вижу по шкурам, что северные медведи в десять раз больше австралийских, но все-таки медведи, все медведи мне очень симпатичны. Только бы мне суметь обойтись с лыжами.

— Браво, браво, — поддерживал Рэй-Шуа.

— Сегодня же чуть позже, — заговорил Хорт, — если перестанет валить снег, выйдет луна и можно будет великолепно заняться лыжами с Наоми — это пустая наука, дело одной ночи. Тем более, что свежий снег удобная помощь.

— Голубыми бриллиантами и сапфирами, лунный снег заблестит, — с увлечением описывала Чукка ночь, часто перебегая от стола к печке, — деревья будто живыми станут и с ветвей снег осыпать будут. Зайцы на задних лапках покажутся и всем в лесу расскажут, что охотники на лыжах появились. Синие тени от деревьев толпой соберутся и от месяца прятаться будут. Звезды опустятся и так близко, что на горизонте на вершинах загорят. Лунные зимние ночи в лесу люблю я, люблю.

— Ах, Чукка, — восторгалась Наоми, — мы будем с тобой бродить ночами на лыжах и разговаривать с деревьями, месяцем, звездами, зайцами, снегом, синими тенями.

— А я? — робко спросил Хорт.

— Ты тоже будешь бродить, — утешала Наоми, целуя Хорта, — если только не захочешь спать.

— Чорт возьми, — обиделся Рэй-Шуа, — меня, азартного лыжника, кто тут единственный, сломя голову, может ахнуть с горы вниз к реке, вы, кажется, намерены оставить в берлоге.

— Нет, нет, успокойся, — разом уговорили все ярого спортсмена, за которым числились все лыжные рекорды по части отчаянных прыжков с высоты.

— Ныне я намерен оспаривать твои рекорды, — твердо заявил Хорт, поправив свою прическу молодым вызывающим жестом, — довольно твоей славы.

— Ого, — радовался рекордист, поднимая бокал рома, — я всегда готов встретиться с достойным соперником. Поэтому я пью за праздник расцветающей энергии, за нашу весеннюю молодость, за головокружительное счастье, за охоту, за медведей, за рекорды вообще, за нашу неостывающую землянку, за игрушки, птиц, собаку, рябину, табак — словом пьем за приезд Наоми.

Все бросились целовать Наоми.

Диана завизжала, прыгая на всех.

Птицы посвистывали, с острым любопытством разглядывая заморскую розовую Цунту.