28 сантиметров счастья

Его ладонь ведет по едва выпирающему животу. Я вздрагиваю от неожиданной ласки, мышцы напрягаются в ответ. Ладонь продолжает подниматься по груди, обхватывает шею, и мужчина вжимает меня в свое тело. Я чувствую, как он возбужден. Черт. Внизу моего живота неожиданно теплеет.

— Так что расходимся по отдельным спальням, — обламывает внезапно Рустам меня со смешком, — и смотрим, блядь, мультики.

Он отпускает меня, и я ошалело разворачиваюсь к нему. Чумовые шутки. Черт. Даже сожалею, что ничего не будет. Рустам не станет рисковать детьми, как и я, насколько бы этого нам обоим не хотелось.

— Я не хочу спать одна.

Он вздергивает уголок губ в усмешке.

— Придется. Обстоятельства так сложились.

— Рустам!

— Бля, Диана, — он перестает улыбаться, рассматривая, как я инстинктивно касаюсь рукой живота. — я на полном серьезе говорю. Лучше поостеречься. Не хочу тебя случайно зажать во сне и что-нибудь повредить. Это может случиться, если твоя задница будет об меня ночью тереться.

Я нахожу силы едва улыбнуться в ответ. Может, он прав. Только я бы действительно хотела быть ближе к нему. Хоть по ночам.

— Ты подумала, где остаешься? — интересуется он, переводя тему, — тут? Или в роддом тебя отвезти?

— Я хочу остаться тут.

— Без проблем. Тогда иди наверх отдыхай. Нечего мерзнуть.

Мне приходится послушаться. Когда я разворачиваюсь и, захватив платье, ухожу с кухни, то чувствую, как спину жжет от пристального взгляда.

Я оглядываюсь лишь на секунду, перед тем, как исчезнуть за дверью. Садаев провожает меня взглядом. Смотрит нагло и оценивающе. Как тогда, в клубе. И я понимаю, что моя неприкосновенность — временная. Очень шаткая. Просто однажды беременность закончится и я окажусь целиком в его лапах.

Черт. Даже страшно немного представлять, как он на мне оторвется.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эпизод 71

Дни тянутся так медленно, что мне кажется, будто я никогда уже не рожу. Так и буду ходить до конца жизни беременной.

Садаев позволяет мне выбрать будущую комнату для близнецов. Сначала настаивает на своем варианте, но я пытаюсь убедить его, что не стану бежать через весь дом на первый этаж, чтобы проверить и покормить малышей. И плевать на то, что там огромные комнаты. Первое время им все равно.

В конце концов одну из маленьких спален освобождают от мебели. Я отвожу душу: заказываю там ремонт, выбирая милые, детские обои и шторы. Покупаю детскую мебель, игрушки, маленькие одежки. Читаю статьи от корки до корки, выписывая нужные вещи. Видеоняню, проектор с музыкой, музыкальные игрушки, грызунки… мне начинает казаться, что я обеспечила детей на год вперед развлечениями и всем необходимым.

Однажды в новостях я ловлю сюжет про мою семью. Точнее… уже не мою. Я перестала воспринимать этих людей за родственников, смогла что-то выбросить прочь из сердца, а что-то — просто законсервировать навеки глубоко-глубоко. Поэтому я почти равнодушно слушаю, как Мирослав Абрамов лишаеся части наследства, которую присуждают в пользу дочери Абрамова. От брата уходят самые жирные куски. Квартира в Москва-Сити. Самый доходный бизнес. Не знаю, как это смог сделать адвокат Рустама, но я выключаю новости, не дослушав.

Все, что я думаю — «надо быть немного осторожнее. Эти люди способны на любую подлость».

Живот увеличивается с каждым днем. Я стараюсь меньше попадаться на глаза Рустаму. Мне становится неудобно за то, что я превращаюсь в неуклюжего колобка. Если бы там был один ребенок — возможно, я ходила бы с милым, аккуратным животиком и светилась от счастья. Но, честно говоря, мне даже держать себя на ногах становится тяжело.

Однажды, когда я хочу выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом, у меня, наконец, сдают нервы: спустя десять минут бесплодных попыток завязать шнурки на кедах. Я едва не плачу, начинаю хлюпать носом, потому что вчера это еще кое-как получалось, а сегодня всё.

Рустам находит меня такой — всю в слезах, и изо всей силы отшвыривающую обувь в сторону. В него едва не прилетает один из кед. Он успевает его перехватить. И смотрит на меня мрачно.

— Что случилось?

— Ничего, — выдыхаю я, — забей. Какая разница, уже ничего не поделаешь. Просто я не иду гулять. Я не могу даже нормально наклониться, чтобы завязать шнурки…

Рустам слушает мой сопливый монолог молча. Потом так же молча подбирает кеды с пола, подходит ко мне, садится передо мной на корточки и хватает за лодыжку одну из ног. Я ошалело замолкаю. Дергаю ногу на себя, но он сжимает ее крепче.

— Не рыпайся. Охренеть у тебя повод для слез. Закажи, блин, без шнурков обувь. Я хрен знает, что там придумано для беременных, но наверняка что-то есть, — с этими словами он натягивает мне на ступню кед, и, поставив пяткой на коленку, принимается затягивать шнурки, — если нет — могу нанять какого-нибудь. Персонально для твоих шнурков.