— А, брось. Одно мне теперь и осталось в жизни удовольствие — шмотье покупать. По магазинам проедешься, наберешь всего — одни пакеты фирменные, потом нацепишь на себя, нарядишься по журналу и сидишь… сидишь на футбольном поле. Чужой юности завидуешь. — Потехина откинула со лба челку. — Эх, Ванечка, что ты… Вон они, смотри, какие мальчики-то подросли. Им жить, а мы с тобой уже в тираж выходим. Сидишь и чувствуешь себя каким-то манекеном. Эх, Иван, журнал мод ты вспомнил. Да, может, он и стильный, и дорогой. Только вот беда — уже прошлогодний. А кому он нужен-то — прошлогодний журнал мод?
— Где Серафим? — тихо, многозначительно спросил Поляков. — Почему не поехал сюда с тобой?
— Не поехал, как видишь. — Потехина достала из сумки сигареты, зажигалку, закурила. — А где он — не знаю. Утром куда-то сорвался, слова не сказал.
— Это на твоей-то машине уехал?
— Ага, на моей машине. Ну что ты так на меня смотришь, Ваня? '
— А ты как же сюда? На чем добралась?
— На такси.
— Так я тебя домой отвезу.
— Спасибо. Так ты хорошо сделал, что сюда ко мне приехал. Я Глебу-то не говорю ничего — зачем ему знать? У них тут режим, тренировки. На первенство скоро будут играть мальчики…
— Глеб у тебя молодец. Во-он как раз сюда, на нас смотрит. Помаши ему. — Поляков сам приветливо помахал сыну Потехиной. — С отцом-то он хоть видится?
— Да, отец его не забывает. И с Борькой они тоже часто перезваниваются.
— А может, он еще вернется к тебе, Федор-то? — сказал Поляков. — Знаешь, бывает это, потом проходит. Покрутится, покрутится там, устанет. Может, бросит эту свою, и домой его сердце позовет, к вам?
— Нет, — Потехина покачала головой, — не будет этого. Не вернется он. И ту не бросит. Молодая она. Все у нее впереди. Дети еще будут, наверное. А у меня… И ты сам, Ваня, это знаешь. Ты вот разве бросишь свою Сашеньку ненаглядную? А? То-то, не сумеешь.
— Я бросил, — глухо ответил Поляков, — между нами все кончено.
Потехина смотрела на него нежно и печально. Пухлое, напудренное лицо ее в этот момент преобразилось — смягчилось, похорошело.
— Эх ты, рыцарь ты мой, — она погладила Полякова по смуглой, гладко выбритой щеке, — не смей, слышишь? Нельзя так. Надо бороться.
— Бороться можно, когда есть цель. Вот ты говоришь — у тебя дети, Борька с Глебом — цель. Ты им дело хочешь оставить, жизнь их устроить, обеспечить. А я… Мне, Маша, не за что беспокоиться и не с кем теперь уж.
—. Не с кем? — тихо спросила Потехина. Поляков сумрачно молчал.
— Хорошо, что ты сегодня сюда ко мне приехал, — повторила Потехина, — рада я тебя видеть, Ванечка.
Она медленно поднялась со скамьи и начала спускаться вниз, на поле. Поляков последовал за ней. Две фигуры — мужская и женская — одиноко и странно смотрелись на пустых тихих трибунах, окружавших стадион.
Глеб Потехин через все футбольное поле спешил к матери. Он был высоким, долговязым подростком. Темные от природы волосы его сейчас были выкрашены в желто-соломенный цвет. Но когда он подбежал к Потехиной, стало видно, что, несмотря на весь этот блондинистый прикид, он очень похож на мать — те же широкие скулы, тот же монгольский разрез глаз.
— Что, загонял вас тренер-то сегодня? — засмеялся Поляков, здороваясь с ним за руку. — Ничего, терпите. Красиво вратарь-то ваш мяч принимает. Это всегда так или только от своих?
— Всегда, — ответил Глеб Потехин юношеским глуховатым баском.
— Вспотел весь, совсем мокрый, майку хоть выжми! Ну, не стой так, продует, накройся полотенцем. — Потехина (она была ниже сына на целую голову) заботливо укутала его плечи в широкое махровое полотенце. — И давай-ка в душ. Мы тебя с Иваном Григорьевичем у ворот подождем.
— Я быстро, — Глеб широко улыбнулся. — Мама?
— Что?
— Ничего, так просто. Люблю тебя, соскучился, — он нагнулся и поцеловал Потехину в щеку. — Ну, я полетел в душ.
Потехина смотрела, как он «летит» к реабилитационному корпусу, где находились душевые и сауна. Потом взяла Полякова под руку, и они чинно, как супружеская пара, направились по широкой тенистой липовой аллее, ведущей от стадиона к воротам.
Глава 17
ПЕЙЗАЖ С ПОХОРОНАМИ В СЕМЬЕ СВЯЩЕННИКА
Была суббота. Солнечный тихий день. Катя даже представить себе не могла, сколько народа с утра отправляется в выходные за город. Подальше от задушенного гарью и дымом города.
Они с Никитой тоже ехали. Впрочем, куда несла их нелегкая утром в субботу, для Кати сначала было загадкой.
В пятницу под вечер, Колосов зашел к ней в кабинет и спросил самым равнодушным и деловым тоном:
— А что, кстати, ты делаешь завтра?
— А, кстати, твой синяк как? Ого, почти прошел, надо же, — чутко среагировала Катя, — все рассасывается когда-нибудь…
— Вот что. Есть одно дело; Хочу, чтобы завтра ты поехала со мной.
— Куда же это?
— На природу, — ответил Колосов, — мне необходимы твои личные впечатления.
— От чего? — Катя удивлялась такой потрясающей решительностй. — От шашлыков?