Когда Александр Оболенский выдвинул свою кандидатуру на должность председателя Верховного Совета СССР против Михаила Горбачева, он сказал Вобликову: «Боюсь, что меня теперь сошлют». Вобликов его успокоил: «Ты же из Мурманской области, из-за Полярного круга. Куда тебя сошлют-то?»
— А когда Ельцин не прошел в Верховный Совет, и никто еще не знал, что Казанник уступит ему свое место, я встретил Ельцина у входа во Дворец съездов — он стоял один, такой потерянный, одинокий, как в воду опущенный. И я ему сказал: «Борис Николаевич, не расстраивайтесь, сейчас кто-нибудь обязательно в вашу пользу снимется. Вы же наш Дэн Сяопин, его тоже вначале отовсюду исключали, а потом он всех победил», Ельцин на меня посмотрел так с надеждой и говорит: «Правда? Вы так думаете?» То есть я ему установку дал, как Кашпировский.
Вобликов вообще считает, что у него есть какой-то мистический дар. Накануне съезда ему приснился сон — в зале Кремлевского дворца депутаты вскакивают с мест, орут, раздеваются догола, размахивают пиджаками, дерутся. «Пророческий сон», — скромно поясняет Вобликов.
— А еще я всегда примерно знал с точностью до трех-пяти голосов, каким будет результат голосования. Наверное, такой был выброс адреналина, что в голове включался компьютер какой-то. Один японский журналист это заметил и еще до голосования каждый раз меня спрашивал, чем все закончится, чтобы, значит, в Японию раньше всех передать.
IV.
В остальном у народного депутата Вобликова все складывалось не так чтобы очень хорошо. Членом постоянно действующего Верховного Совета он не стал, нужно было где-то работать, а на родной завод не брали — горком не рекомендовал. Снова пришлось идти на дискотеку в родной ДК — несколько месяцев депутат подрабатывал диджеем.
— Выручила Раиса Максимовна Горбачева. В перерыве заседания на Втором съезде мы с ней разговорились, и она рекомендовала меня на постоянную работу в комиссию по труду и социальным вопросам. Раиса Максимовна ко мне очень по-матерински отнеслась — ну, понятно, парень из провинции, никого у него нет, никто не поможет. Да и я понимал, что все мы в какой-то степени — ее с Михаилом Сергеевичем дети, поэтому их внимание дорогого стоило.
В отличие от революционного Первого Второй съезд был достаточно мрачным мероприятием, и не только потому, что во время этого съезда умер Сахаров.
— Эйфория быстро прошла, — вспоминает Вобликов. — Я ездил по стране, встречался с людьми, видел, какое у них настроение, они начали в нас разочаровываться, и я тоже начал разочаровываться. Не все идет так, как хочешь, нету больше сил. Да и общество, честно говоря, не созрело. В какой-то момент просто хотелось положить мандат на стол и бросить все к чертовой матери, но я сдержался. Мы пришли туда в восемьдесят девятом романтиками, идеалистами. А уходили разными людьми. Кто-то оказался циником, кто-то просто негодяем. Вот это было очень неприятно.
Себя Владимир Вобликов сравнивает с мальчиком из известного рассказа Пантелеева «Честное слово», которого поставили охранять какую-то будку и забыли отпустить домой. Осенью 1991 года Борис Ельцин назначал губернаторов и представителей президента в регионах — как правило, из числа народных депутатов СССР и РСФСР при условии их лояльности новым демократическим властям. Губернатором Калининградской области стал народный депутат России Юрий Маточкин, представителем президента — коллега Вобликова по союзному съезду Тамара Полуэктова. А Вобликов не стал никем.
— Этими назначениями занимался Геннадий Бурбулис, и я у него тоже был на собеседовании, — говорит Вобликов. — И честно ему сказал, что Горбачева предавать не собираюсь, поэтому ни на какие должности у Ельцина не претендую. Я вообще очень нервно реагировал на все те события, в депрессию впал на несколько месяцев.
Я уточнил: в депрессию — в смысле запил? Вобликов обиделся, оказался непьющим.
V.