Когда фивский престол оказался пуст, Лаий, который имел на него полное право, отправился в Дельфы, чтобы узнать у бога-прорицателя, будет ли его воцарение на счастье Фивам. Бог ответил уклончиво: «Да, если не родишь себе наследника». Лаий испугался, но его молодая жена Иока-ста, желавшая ребенка, родила-таки от него мальчика. Испугавшись пророчества, Лаий велел отнести ребенка в
Потом по новой родине Эдипа поползли упорные слухи, что он не сын своих родителей. Юноша отправился к тому же дельфийскому оракулу, чтобы узнать правду. На вопрос бог не ответил, но сказал: «Ты убьешь своего отца и женишься на своей матери». Конечно, благородный Эдип не мог допустить этого и не вернулся в Коринф. Разве мог он допустить, что станет отцеубийцей и мужем своей матери? Он отправился странствовать.
По дороге в Фивы Эдип попал в своеобразное ДТП. На него наехала повозка некоего богатого гражданина, который, кроме прочего, ударил юношу хлыстом. Эдип не снес оскорбления и ответил ударом на удар, и гражданин скончался. Если бы в свое время Лаий не совершил роковой ошибки — не удалил бы от себя сына, то этой трагедии не случилось бы. Ведь этим погибшим гражданином был не кто иной, как отец Эдипа — Лаий. Так Эдип, не ведая о том, стал отцеубийцей.
В Фивах Эдип совершил подвиг, избавив город от напастей Сфинкса. За это была назначена награда — рука царицы, рука Иокасты, рука его матери. Но разве принял бы эту награду Эдип, если бы не опасался стать супругом своей матери, матери, которую, как он
Его мать родила ему трех сыновей и двух дочерей, которым он был и отцом, и сводным братом. Но на город напала чума — проклятие Аполлона. И вновь Дельфы, и вновь боги заговорили о преступлении, которое должно искупить. Но кто убийца царя Лаия? Об этом Эдип спросил у святого Тиресия. И снова пророчество: Тиресий указал на самого Эдипа. Потом нашлись свидетели, правда раскрылась. Но Эдип не верил, ведь его родители были там, в Коринфе...
Только Иокаста, его мать, догадалась обо всем и кончила жизнь самоубийством. Она повесилась, сжимая в руке роковое ожерелье, которое, согласно другому пророчеству, должно было принести ей несчастье. Она знала об этом, но приняла роковой подарок. Теперь прозрел и Эдип. «Проклятье вам, мои глаза, не видевшие того, что следовало видеть!» — говорил Эдип у трупа повесившейся матери. Вытекли глаза страдальца под золотой иглой, и он во второй раз отправился в ущелье Киферона, чтобы обрести там смерть, не принявшую его в первый раз, когда он был младенцем. Круг замкнулся.
Вот такая история — все обо всем знали заранее, хотели избежать трагедии, и каждый сделал все от него зависящее, чтобы эта трагедия стала неотвратимой. И разве это миф о том, как сын жаждал смерти своему отцу и сексуального соития со своей матерью? Что-то сомнительно. С общефилософской точки зрения это история о страхе и о потворстве ему. Последствия подобной политики, как мы видим, трагичны. Если же все-таки рассматривать этот миф как своеобразный семейный эпос, то мы видим, что ребенок оказывается в нем игрушкой обстоятельств, а вовсе не активным действующим лицом.
Отец — Лаий — удаляет от себя сына, как бы заведомо разочаровывается в нем. Ему не нужен тот, кто его победит, иерархический инстинкт не хочет сдавать своих позиций. Мать нуждается в сыне, в этом идеальном мужчине, который станет воплощением ее мечты. Он будет лучшим, потому что его любовь будет всемерной и вечной, сын для матери — это мужчина, который никогда не предаст. Поэтому союз с матерью и конфликт с от
цом является для мальчика, в каком-то смысле, делом предрешенным.Типичные отношения отца и сына — вещь заведомо непростая. Отец рассматривает своего сына как наследника, как продолжателя своего рода и своего дела, своей традиции в самом широком смысле этого слова. Отсюда рождаются его ожидания и требования по отношению к собственному ребенку. У всякого отца есть некое представление — каким должен быть его сын. С одной стороны, он должен успешно продолжать традицию, с другой стороны, ему не следует претендовать на пальму первенства в отношениях с отцом.