30 сребреников

— За это у меня будет отвечать Родриго Борджиа, — ответил я, но он моей шутки не понял, так как видимо его не знал. Я же прекрасно знал, что только во дворце у дяди Борджиа обитают пять любовниц молодого парня, чья любвеобильность была у многих на языках. Кости ему не обсасывали только самые ленивые в Риме, коих было очень немного. Но как говорили некоторые, ещё хорошо, что это были девушки. Распущенность нравов была в Риме просто ужасающей, несмотря на тот внешний статус и флёр, который подавался простому народу в виде веры и покаяния. Высшие чины иерархии Святого престола мало в каких удовольствиях себе отказывали.

— Надеюсь это достойный человек, — осторожно ответил монах.

— Я тоже, отец Иаков, — хмыкнул я, веселясь от шутки, понятной только мне.

Что касалось моего вопроса, то победило унижение, так что уже утром я направился в магистрат. Увидев бумагу с подписью короля и его печатью, глава города поменялся в лице.

— Чем я могу вам помочь брат Иньиго? — обратился он ко мне другим тоном, не каким он говорил со мной вчера.

— Я прошу лишь помощи в моём деле, не более того, — мягко и вежливо ответил я, копируя поведение брата Иакова, хотя у самого было дикое делание повозить этой бумагой, но наглой усатой морде, которая вчера надо мной издевалась, но здравый смысл победил, и я не стал накалять обстановку больше необходимого. Так что обсудив с главой города все дела и то, что мне от него потребуется, я перекрестил его и попрощался, а он даже при этом старался не сильно сжимать кулаки от злости.

В банке же меня приняли с распростёртыми объятьями даже несмотря на то, что я забрал часть денег и сказал, что с моими расписками могут приходить и другие люди, чтобы я не таскался с мешком золота по городу. Все вопросы были улажены за пару часов и я, довольный проведённым днём, а также ещё больше довольный Алонсо, с тяжёлым кошелём золота на поясе, отправились в обратный путь к монастырю. Я уже продумывал, где и что организую, так что завтра требовалось обзавестись всеми выделенными мне помощниками, поговорить с ними и приступать к работе. Время халявы закончилось, впереди предстояло сделать много работы.

* * *

20 марта 1455 A. D., Неаполь, Неаполитанское королевство

— Верующий с номером А-13, — молодая монахиня повернулась к группе горожан, над которыми висела большая буква A, — пройдите к столу с изображением Девы Марии.

Поскольку большинство жителей Неаполя не умело ни читать, ни считать, то проблему как организовать людские потоки так, чтобы было меньше очередей, я обдумывал очень долго. Только какие-то глубинные мысли из подсознания помогли мне это хоть как-то разделить на множество мелких рутинных операций, которые могли выполнять неквалифицированные помощники, которыми были либо монахи, либо служащие магистрата, временно приданые мне в помощь.

Сейчас каждый пришедший попадал в шесть очередей, которые вели к монахам, которые задавали всем только один вопрос:

— В каком грехе хотите покаяться?

В зависимости от ответа, он дальше сверялся с разработанной мной для них методичкой и присваивал номер греху человека в зависимости от буквы латинского алфавита и ставил цифру его порядного номера в дальнейшей очереди, которую записывал в книгу учёта посещений. Дальше уже горожанина, который не знал ни букв, ни цифр, забирала от стола одна из монахинь клариссинок и ставила его в очередь с той буквой, которая была прописана у него в листке. Конечно, какой конкретно грех значила каждая буква ни знал никто кроме шести монахов, которые поклялись не разглашать того, что содержится в моих методичках, а все, кто участвовал в дальнейшем распределении этого не знали, для них это были просто буквы.

После того, как оглашали номер верующего, закреплённые за этой буквой монахи сами осматривали бумажки горожан и вытаскивали нужного человека из очереди, показывая куда ему нужно идти. Закрытые исповедальни с уже теми священниками, которые выслушивали и записывали показания, были отгорожены от общей очереди, и никто не видел и не слышал, что там происходит. Каждая такая кабинка была помечена рисунком святого или святой, чтобы люди не путались куда именно идти, и имела вход и выход с другой стороны. Так что люди входили в кабинку и выходили с другой стороны, тем самым обеспечивая анонимность своих показаний и не пересечением с теми, на кого они возможно сейчас стучали. И выходя, шли по узкому коридору, прямо к кабинке, где сидел монах, ему отдавался билет с номерком, взамен тот предлагал купить индульгенцию. Кто-то соглашался, кто-то нет, но я посадил на эти важные места монахов с самыми строгими голосами и лицами, так что золото тонким ручейком наконец закапало в нашу казну, попадая в банк Медичи, который выписывал мне векселя на сданные после вечерней инкассации суммы.