300 дней и вся оставшаяся жизнь

— Фридка, что мне делать? Я его люблю, а он на меня как на мебель смотрит. Даже не как на мебель, а как на собачку со сломанной лапой, которую он подобрал на улице из христианского милосердия. Если бы не эта моя рожа, не эта температура бешеная, думаю, он еще неделю назад спросил бы меня, что я, собственно, тут делаю. Он заботится обо мне со страшной силой — и все. Хотела поговорить с ним на чистоту — молчит, как партизан. Там мама с Сашкой с ума сходят, я даже боюсь представить себе, что им Томка наплела, но если я сейчас от него уйду, то у нас ничего не получится. Никогда. А я жить без него не могу. Вот умом понимаю, что все это бред, а как представлю, что дальше придется без него как-то обходиться… Фрид, что мне делать?

— У вас тут чаем поят? Давай чаю попьем, поговорим спокойно. Тебе в голову не приходила простая мысль, что Генке твоему не только лицо задело? Как я понимаю, он к тебе сексуального интереса не проявляет? Ну, так надо выяснить, по какой причине. Может, это чисто физически невозможно? А может, у него комплексы? Ты ж у нас раскрасавица, а у него шрам на лице.

— Да плевать я хотела на все его шрамы вместе взятые, если они не болят, конечно!

— Но он-то об этом не знает. Тамарка говорила, что он тебе кучу писем из армии написал. Швырни ему эти письма, и поставь вопрос ребром: да — да, нет — нет. И пусть получается, что ты сама навязываешься, какая разница, если ты без него жить не можешь? Ладно, мне самой с тобой поговорить надо, точнее, покаяться. И с чего начать-то, не знаю. Давай сразу с места в карьер: у меня роман с твоим Голубевым. Вот. Честно говоря, не знаю, как так получилось. Сразу после твоего дня рождения ранним утром он повез меня в город из Кутафино. Почему-то факт, что я правнучка Хмелевицкого, его очень заинтересовал. Мы пообщались, потом встретились несколько раз, а потом я плюнула на все и погадала, на себя и на него. Одна, конечно, незачем мужикам такие вещи знать. Потом посидела, подумала и вспомнила кое-что. Ты тоже должна это помнить. В общем, руби мне голову, Лучинина, но у нас все серьезно, и вероятнее всего, дело идет к бракосочетанию.

Если Фрида и лукавила, то самую малость: например, насчет того, когда именно вспомнила про весенние посиделки с Инночкой и собственные прогнозы на будущее.

— Слава тебе, господи!

Инночка, хоть и была несколько шокирована, от души порадовалась за подругу. Ситуация с Виткой мучила ее, получалось, что она полгода морочила мужику голову, а потом заняла у него крупную сумму денег, чтобы фактически уйти к другому. Это было как-то неправильно, несправедливо по отношению к Витке. Еще бриллиант этот дурацкий… Теперь все было правильно, вовсе она, Инночка, Витку не бросала, а совсем наоборот — в процессе разрыва познакомила с будущей женой, можно сказать, судьбу помогла встретить.

— Катька замуж выходит, у тебя все хорошо… Только я, как дура, живу у мужика, который мной и не интересуется вовсе.

— Ты напрасно так думаешь. Вспомни то гадание: и половина лица у него как занавешена чем-то… Все получится, только надо подумать, как это сделать. А еще мы с Голубевым, наверное, отсюда уедем. Он про Питер говорит, а меня чего-то в Париж тянет…

— Ах, — вспомнила Инночка старую шутку. — Я опять хочу в Париж! А вы там были? Нет, но я уже хотела!.. Слушай, Фрид, а ты Витке про нас с Генкой рассказала? А то я у него штуку баксов заняла, и на работе меня неделю нет. Томка сказала, что больничный выпишет, но все равно… Ты расскажи, а? Деньги я ему, конечно, верну, возьму отпуск, а работать буду. А отпускные в счет долга отдам.

— Да не забивай ты себе голову ерундой всякой, Голубеву тысяча долларов — плюнуть и растереть… Он, между прочим, тоже себя скотиной чувствует. В смысле, что вся его неземная любовь к тебе оказалась до первой юбки. Такой у вас с ним общий парадокс.

— Насчет «первой юбки» ты все-таки погорячилась… Я, Фрид, существо хоть и вполне симпатичное, но, по большому счету, вполне заурядное, в отличие от тебя. Знаешь, чего еще спросить хочу? Что Томка маме наплела?

— Мы с Бортниковой в легкой ссоре. Ей, видите ли, твой Генка активно не понравился. И разговаривает невежливо, и красавцем его не назовешь, и в финансовом плане не вариант. А больше всего ей не нравится, что он из горячей точки вернулся. Она — как врач — считает, что у всех, кому приходилось воевать, стрелять в людей, самим быть под прицелом нарушена психика. И что ты здесь, у него, неделю живешь — так это он тебя насильно удерживает. Типа киднепинг. И что он, как и все такие же, через месяц запьет. И вообще погубит твою невинную душу. И что ты кукушка, а не мать, домой носа не кажешь.

— Вот в этом она права. Я, правда, только второй день без температуры… Сегодня же вечером и схожу.